Петр Сергеев - Когда открываются тайны (Дзержинцы) Страница 33

— Что ж, погости у нас, но если ты сегодня же не откроешь берлогу своего атамана, милости и у нас не жди.

Китик увел арестованного.

Сергей Петрович подошел к цыганке. Она стояла потупившись.

— Атамана вместе искать будем, Любовь Гордеевна...

Цыганка вздохнула:

— Ох, начальник, тяжелое это дело...

— Не спорю...

ГЛАВА XIII

ПОД СВОДАМИ ЕПИСКОПСКОГО ДОМА

Сегодня над городом пролетела первая стая журавлей, и экономка Ефросинья приказала распахнуть окно в покоях его преосвященства. Свежий весенний воздух непривычно пьянил обитателей дома. С улицы доносился гомон обрадовавшихся солнцу птиц. Епископ Прокопий не замечал солнца. Ночью ему сделалось худо. Не помнил точно, что снилось, но на душе остался тяжелый осадок.

У самых дверей кабинета стояла длинношеяя черница, которая, даже когда крестилась, резко вскидывала руку, словно рапортовала по-воински. Отчеканивая каждое слово, она сообщила его преосвященству все, что видела и слышала. На лице епископа появлялась то жалкая гримаса раба, то гнев властелина.

— Приблизьтесь и повторите: что происходило в Екатерининском соборе?

Разведчица приложилась к руке епископа и зашептала:

— Отец Леонид в своей проповеди призывает жертвовать больным и раненым красноармейцам. Инокиня Марфа узрела, что он после богослужения из святого алтаря передавал матросу большой узел с проскурами и свечами.

После продолжительного тягостного молчания епископ жестом отпустил ее.

— Будьте смирны, яко голуби, и хитры, яко лисы... Обуздаю своеволие гордеца, а может быть — глупца, — произнес сквозь сжатые губы епископ. Он поспешно облачился в платье, положенное его высокому сану, и потряс колокольчиком. Вошел отец Николай. Под глазами — тяжелые мешки. Белки глаз в красных прожилках от бессонницы.

— Что знаете об отце Леониде?

— Я уже докладывал вашему преосвященству о его симпатиях к большевикам. Корни идут глубже. Отец Леонид считает, что отделение церкви от государства — явление закономерное. Лишение священнослужителей казенного жалованья одобряет, ибо священство должно быть, как он выражается, «бескорыстным».

Они оба помолчали. Потом отец Николай осведомил епископа:

— Поговаривают об изъятии церковных ценностей. В соборе отца Леонида яхонты, жемчуга, янтарь. Чего доброго, он и сам все это отнесет в большевистскую казну.

Голова епископа судорожно затряслась:

— Сегодня отец Леонид, завтра еще еретик появится. Смутное время! После вечерни соберите у меня священников всех приходов.

За большим столом, накрытым парчовым покрывалом, собрались отцы Херсонской епархии. Епископ Прокопий на этот раз не заставил себя ждать, нетерпеливо вышел из покоев раньше положенного времени.

Отец Николай относился к церковным обрядам как к забавным представлениям, любил понаблюдать, с каким подобострастием прикладываются к епископскому кресту духовные особы, как небрежно сует в лицо постылым «чадам» своим пропахшую ладаном жилистую руку владыка.

В глазах Прокопия нетрудно было увидеть надвигающуюся грозу. Наклонившись к уху епископа, отец Николай прошептал:

— Все в сборе, ваше преосвященство.

Одетый в черную мантию епископ державно кивнул головой и замедленным шагом прошел к столу. Опустился в кресло. Его неприветливый взгляд скользнул по лицам.

— Смиренный Тихон, божьей милостью патриарх Московский и всея Руси, в послании своем к возлюбленным в господе архипастырям, пастырям и всем верным чадам православной церкви Российской, нам пишет: «Тяжкое время переживает ныне святая православная церковь на русской земле. Гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги божьего слова и тщатся погубить дело бога нашего и вместо любви христианской всюду сеют семена злобы, ненависти и братоубийственной брани... Декреты богопротивного правительства сыплются, как огненные листья с дерева, испепеляют устои христианского образа жизни. Но особенно пагубно они действуют на веру, церковь православную и ее устоявшийся вековой уклад. Без храмов, без молитвы, без бога хотят повести богомольный и покорный народ по пути в преисподнюю».

Епископ перекрестился и продолжал:

— «Для святой Руси начинается новый период ее истории, — период гонений и страданий за Христа, период мученичества за веру Христову! Помоги, господи, и благослови!»

— Помоги, господи! Помоги, господи! — загудело по просторному залу.

Прокопий закончил читать. Но говорил он, не выпуская патриаршего послания из рук, придавая своим словам значение предыдущих слов:

— Зовем всех вас стать на защиту оскорбляемой и угнетаемой святой матери нашей. Мы не одиноки. Перед лицом антихриста к единению зовет православную церковь папа Римский... Властью, данной нам от бога, запрещаем вам вступать с большевиками в какое-либо общение. Если же кто из вас дал ввести себя во искушение, покайтесь немедля, дабы на всех нас не снизошло проклятие господне, дабы всевышний и всеблагий не отвернулся от нас в эту тяжелую для веры минуту.

Епископ умолк. Он сел, пристально вглядываясь в лица двенадцати сидевших вокруг стола священнослужителей.

Отец Николай торжественно произнес, поднимая глаза к потолку:

— Воля бога и воля нашего владыки едины.

Опускаясь в свое кресло, он, будто невзначай, задел локтем огромный, напоминающий сорокаведерную бочку, живот сидевшего рядом протоиерея Успенского собора Ширяева. Тот обидчиво покосился на отца Николая и, опершись обеими руками о стол, тяжело привстал, шепелявя пришедшие ему в голову слова:

— Мы со всею верностью посвятили себя на священную службу...

Оглядевшись, словно спрашивая — не ошибся ли? — протоиерей умолк, а сидевший рядом с ним вертлявый попик Сретенско-Сухарницкой церкви, отец Терентий, звонко затараторил:

— Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым.

Епископу не понравились эти слова, и он осадил Терентия гневным взглядом.

Затем выступил отец Дионисий из Греко-Софиевской церкви. Он блеснул знанием псалма царя Давида: «Ты окружаешь меня, и все пути мои известны тебе». Поп Дионисий водил в воздухе руками, словно рисовал круг, которым окружил его господь.

От Екатерининского собора, что на Военном, поднялся старый благообразный с кустистой холеной бородой протоиерей Кирилл. Прижав руки к груди, он, точно апостол Филипп из «Тайной вечери», посмотрел ввысь и трагическим голосом спросил епископа:

— Владыко, неужто теряем мы веру? — и тут же добавил клятвенно, глуповато: — Я верен тебе, яко пес хозяину.

За ним поднялся с места, крестясь и беззвучно шевеля губами, тщедушный попик с темным лицом, похожий на Иуду — отец Александр из Забалковского прихода. Он кивнул в сторону сидевшего с ним отца Порфирия из Преображенской церкви и как бы от имени обоих произнес: