Андрей Валентинов - Волонтеры Челкеля Страница 33

Степа, решив как-нибудь попозже расспросить товарища Венцлава об этом странном символе, поинтересовался о дальнейших приказаниях. Венцлав, подумав, велел Косухину проверить посты внешней охраны, а затем подождать его в караулке.

— Я бы в город лучше, — возразил Степа. — Потрусил бы буржуев… Глядишь и накрыли бы, чердынь-калуга!

— Мы найдем их, Степан Иванович, — мрачно усмехнулся Венцлав. — И если не ошибаюсь, найдем скоро. Вот тогда вы и пригодитесь…

Косухин не стал спорить. Он некоторое время просидел в караулке, где, перекуривая, выслушал историю ночного нападения на тюрьму. Узнав, что белый гад Арцеулов затеял это ради освобождения студента-заложника, он чрезвычайно удивился. Расспросив охрану, он изумился еще более — оказывается, капитану был нужен тот самый очкарик, которого Косухин арестовал в доме на Троицкой. Степа вспомнил бедную девушку, которой он принес генеральскую кошку, и с сожалением подумал, что так и не забежал ее проведать. Впрочем, он успокоил себя тем, что завтра же выкроит время и занесет ей кое-что из пайковых продуктов.

— Студент-то, выходит непростой, — рассудил Степа. — Газ, опять же… Вдобавок этот Лебедев — летчик. Но ведь «Владимир Мономах» — это золотой запас?

Косухин поневоле задумался. Конечно, летчик вполне мог пригодиться проклятым белякам — ведь товарищ Венцлав сказал, что тайник с золотом где-то недалеко. Собственно, и газ — оружие, выдуманное проклятыми империалистами — мог быть использован для борьбы с победившим пролетариатом. Но вот зачем этому Лебедеву студент-очкарик с Троицкой? Значит, те, кого он, Косухин, забрал тогда во время ночного ареста, тоже могли бы быть связаны с операцией «Мономах»? И даже эта несчастная девушка?

Впрочем, Степан рассудил, что больная девушка здесь, вероятно, ни при чем, а вот относительно всего остального, ему следует доложить товарищу Венцлаву и желательно поскорее…

Он вышел из караулки и пошел искать командира 305-го. Однако, того нигде не было. Косухин покрутился по двору и обратил внимание, что бойцы в серых шинелях — красноармейцы Полка Бессмертных героев, — расположились тут же, прямо во дворе, несмотря на мороз и начавший падать снег. Они сидели на сваленных у стены бревнах, поставив винтовки в пирамиду. Сидели они странно — никто не курил и, насколько успел заметить Косухин, не разговаривал.

«Вот чудики!» — подумал Степа, подходя поближе.

Он не ошибся. Бойцы 305-го сидели молча, не двигаясь и даже не стряхивая снег, падавший на шинели и высокие шлемы со странным голубым знаком. Глаза у всех были широко открыты, но Степа заметил еще одну поразившую его особенность — эти глаза не моргали.

«Ну и странный народ!» — рассудил Косухин. Он стал рядом, попытавшись заговорить.

— Давно тут, товарищи? — вопрос был глупый, поскольку Степа и так знал, что бессмертные герои прибыли сегодня утром. Впрочем, это не имело значения, поскольку никто не думал отвечать. Косухин потоптался еще минуту, решив было уходить, как вдруг обратил внимание на одного из красноармейцев. Высокий суконный шлем закрывал половину лица, но странный краснолицый парень показался знакомым. Степа всмотрелся.

— Федя! Княжко! Ты?!

Слова вырвались сами собой. Красноармеец никак не реагировал, и в ту же секунду Косухин обругал себя последними словами. Бред! Его друг, красный командир Федор Княжко никак не мог быть здесь…

Федю ранило под Бугурусланом, и он умер на третий день от заражения крови. Комполка приказал похоронить красного командира Княжко в центре освобожденного от белых гадов города, но внезапно из самой Столицы пришла телеграмма, что прах доблестного героя будет похоронен у стен Главной Крепости, рядом с павшими защитниками дела пролетариата. Федю уложили в цинковый гроб и отправили в специальном вагоне. Косухин провожал друга до станции, хорошо запомнив пустой товарный вагон и серый гроб с нелепыми цинковыми гирляндами.

— Извини, товарищ, обознался, — пробормотал Степа, хотя тот, кто был так похож на Федю, кажется, его даже не слышал. И вдруг взгляд Косухина упал на руку этого, похожего. Рука, как рука, но на кисти синела небольшая татуировка. Степа был готов поклясться, что узнает буквы «Ф.К.» — Княжко, по его рассказам, сделал эту наколку лет в двенадцать, когда служил в подмастерьях.

Косухин повернулся, и, стараясь не оглядываться, пошел прочь. Можно было, конечно, спросить о странном красноармейце у самого товарища Венцлава, но Степа вдруг понял, что делать этого не станет. Более того, ему почему-то совсем расхотелось докладывать о квартире на Троицкой. Степа представил себе, что товарищ Венцлав прикажет доставить сюда эту девушку. Если интересы революции требуют, чтобы даже мертвецы давали ответ, то заставить говорить бедную девушку, которая так горевала о пропавшей кошке, для Венцлава труда не составит.

Подумав некоторое время, Степа все же решил доложить о том, что было на Троицкой. В конце концов, странный красноармеец, так похожий на покойного друга, — это его, Косухина, личное дело. А вот борьба с белой сволочью, прячущей золотой запас Республики — дело, можно сказать, общепролетарское…

…Ждать Венцлава пришлось около часа. Он появился словно ниоткуда; во всяком случае Степа, следивший за воротами, его пропустил. Венцлав быстрым шагом подошел к своим бойцам и что-то скомандовал, те тут же вскочили и стали разбирать винтовки. Когда Косухин подбежал к товарищу Венцлаву, бойцы уже стояли неподвижным строем, странные немигающие глаза смотрели прямо, а острия штыков торчали неправдоподобно ровно.

Степа быстро, глотая слова, рассказал о студенте-очкарике и о квартире на Троицкой. Он хотел сказать и о девушке, но в последнюю секунду все же не решился. Впрочем, Венцлав не особо заинтересовался:

— Я так и думал. Наверно, там, на Троицкой у них была явка… Но это уже не важно. Мы их нашли, Степан Иванович…

— Правда? — обрадовался Степа.

— Да. Они, оказывается, совсем недалеко от вокзала, на Трегубовской. Там у них пара пулеметов…

— Разрешите… — начал было Косухин и осекся. Товарищ Венцлав, поглядев на него со странной усмешкой, кивнул:

— Пойдемте, Степан Иванович. Познакомимся с господином Лебедевым. Еще раз предупреждаю — его — только живым!

— А этого… Арцеулова? — осмелел Косухин. — Его, чердынь-калуга, тоже живьем?

— Его — как хотите, — вновь усмехнулся Венцлав и дал команду выдвигаться…

— Надо было уходить еще ночью, — негромко заметил Арцеулов, сидя у окна и поглядывая на улицу.

— Вы же видели Семена, — так же тихо ответила Наталья Берг, — он не мог идти… Ничего, уйдем, как стемнеет…