Александр Адабашьян - Транссибирский экспресс Страница 34

В это время паровоз качнуло, Шнайдер потерял равновесие, его бросило вперед, и раненый помощник машиниста успел толкнуть навстречу Шнайдеру железную дверь. Она сильно ударила его в грудь, пистолет отлетел далеко на уголь...

Чадьяров лихорадочно соображал, что делать. «Пистолет не выстрелил, — думал он, — но жив ли дипломат, неизвестно. Не видно Шнайдера... Нигде нет Исиды... Еще Айжан... Почему она мчалась за поездом?»

В коридор вошел официант, на подносе он нес стакан с чаем и блюдечко с вареньем, видимо направляясь в другой вагон, но Чадьяров задержал его:

— Постучите в седьмое купе, там пассажир хотел что-то заказать в ресторане.

Официант кивнул и, подойдя к купе Шнайдера, постучал. Ему не ответили. Он тихонько нажал на ручку, но дверь была заперта. Чадьяров виновато пожал плечами.

У окна остановился проводник, недовольно сказал:

— Чего это машинист так раскочегарил? Опаздываем, что ли? Все колеса поотлетают. — И озабоченно прошел мимо Чадьярова.

Поезд действительно мчался необыкновенно быстро. Он проскочил разъезд. В окно Чадьяров увидел обходчика — тот, размахивая флажком, бежал по насыпи.

Ждать было нельзя.

Чадьяров вошел в туалет, запер дверь, снял пиджак. Потом открыл окно, высунулся. Рельсы по большой дуге уходили вправо, и можно было видеть поезд, растянувшийся полукругом. Паровоз нещадно дымил.

Чадьяров ухватился за водосточный желоб снаружи вагона, подтянулся и, почувствовав под ногами раму окна, стал на нее, потом, оттолкнувшись, уцепился за вентиляционную трубу, выбрался на крышу.

Вагон сильно раскачивало. Чадьяров, балансируя, побежал по крыше. Определив по вентиляционным трубам купе, в котором ехал Сайто, он лег на живот и осторожно стал сползать.

Дипломат лежал в своей постели, и Чадьяров не мог сразу определить, жив он или нет. Ему пришлось некоторое время наблюдать за Сайто, и, лишь когда тот во сне высвободил из-под одеяла руку, Чадьяров понял, что с ним все в порядке. Затем нашел купе Шнайдера. Окно было распахнуто, ветер шевелил газеты, бумаги, разбросанные по полу, под столом виднелась перевернутая пишущая машинка, осколки стекла. Раскрытый чемодан лежал на диване.

В кресле полулежал Исида, голова, упавшая на грудь, безвольно болталась. Рубашка, костюм, кресло были залиты кровью. Шнайдера в купе не было.

Преодолевая сопротивление ветра, Чадьяров бежал по крышам, прыгая с одного вагона на другой, приближаясь к паровозу.

Раненому, потерявшему много крови помощнику машиниста пока удавалось сдерживать Шнайдера, прижатого дверью, но силы машиниста были на исходе.

Шнайдер, тоже порядком уставший, замер ненадолго, отдыхая, потом резким движением рванулся в сторону и высвободился из-за двери, сильно ударившись при этом о какой-то выступ. Помощник машиниста, потеряв упор, рухнул, а Шнайдер кинулся к валявшемуся пистолету. И тут появился на паровозе Чадьяров. Резким ударом он отбросил Шнайдера в сторону. Глухо охнув, тот распластался на угольной крошке. Чадьяров подобрал его пистолет, сунул в карман, бросился к машинисту. Тот был мертв.

Паровоз шел на предельной скорости. Прыгали стрелки приборов, из пробитой трубы со свистом летела водяная пыль.

Чадьяров приподнял раненого помощника машиниста:

— Дружок, соберись... давай... — Он тряс парня за плечи, тот с трудом открыл глаза. — Притормози маленько, только не останавливай сразу. Пока не останавливай, слышишь?

Он помог парню подняться. Потом они вместе закручивали краны, поворачивали рычаги, вернее, делал это Чадьяров. Раненый сидел, привалившись к стене, и с трудом знаками показывал Чадьярову, что надо делать.

Паровоз понемногу замедлял ход.

Чадьяров взял оказавшееся в углу ведро с водой, дал напиться раненому, брызнул на лицо, остальное выплеснул на Шнайдера.

Шнайдер застонал и открыл глаза.

Потрясенный, он отвернулся от Чадьярова и пополз по угольной куче наверх. Чадьяров стащил его за ногу обратно.

— Будьте вы прокляты! — устало сказал Шнайдер.

— Я — советский разведчик, — обрезал его Чадьяров. — Паспорт тебя не спасет, ты убил двоих. Даю десять секунд, отвечай коротко: в чем состоит задание?

— Отправьте меня в ЧК, там все скажу. Можете быть уверены, про этих... — Он запнулся, подбирая слово, но не решился выругаться и сказал: — Негодяев.

— Что ты должен был сделать?

— Я? Что сделать? — закричал Шнайдер. Он повалился на кучу угля и нервно расхохотался: — Я должен был сидеть в купе, пить чай и ждать, пока эти... кретины убьют Сайто и Фана. А потом послать телеграмму. Нет! Не скакать по вагонам, не драться, никого не убивать, спасая свою жизнь из-за этих...

Чадьяров перебил его:

— Какую телеграмму? Кому и куда? Быстро!

Шнайдер прикрыл глаза, монотонно проговорил текст телеграммы и адрес. Его охватила полная апатия. Теперь ему было совершенно безразлично, что с ним будет дальше. Лихорадочное напряжение, в котором он жил последние несколько дней, сменилось такой усталостью, что Шнайдер мечтал об одном — только бы все поскорее кончилось. Неважно как, лишь бы кончилось...

Чадьяров на Шнайдера уже не смотрел. Он поправил на раненом помощнике кепку, спросил:

— Ну как ты?

Тот слабо улыбнулся.

— Через сколько остановимся?

— Минут через пятнадцать.

Чадьяров протянул парню пистолет Шнайдера:

— Держи его на мушке, двинется с места — стреляй по ногам.

В коридоре, теребя ручку туалета, стоял пассажир. Он нетерпеливо постучал в дверь, посмотрел на часы. Наконец щелкнул замок, дверь открылась. На пороге появился Чадьяров. Он успел вымыться, мокрые волосы его были гладко зачесаны, правда, рубашка и брюки — в угольной пыли.

Чадьяров виновато улыбнулся, спросил доверчиво:

— Вы квас в ресторане пили?

— Нет, — ответил пассажир, с недоумением разглядывая Чадьярова.

— Правильно. Не пейте. — Чадьяров показал на живот: — Сутки мучаюсь.

В купе Александра Тимофеевна, обессиленная и измученная пережитым, лежала, уткнувшись в подушку, и плечи ее судорожно вздрагивали.

Чадьяров сменил рубашку, брюки, влез на свою полку.

Поезд медленно останавливался.

19

А в это время за много тысяч километров отсюда, на заднем дворе кабаре «Лотос», сидел на ящике Паша Фокин и с аппетитом ел суп из кастрюли. Вид у Паши был еще более плачевный, чем раньше, но сам он светился бодростью. Вокруг него столпились служащие кабаре, и Паша рассказывал им о Москве:

— Вот... Еще автобусы теперь ходят. Садишься на Лубянке — и вниз, потом мимо Манежа, через мост...

— Да-а, — мечтательно перебила его Вера Михайловна, — значит, Китай-город проезжаешь... Иверская слева... А до нее — Охотный ряд...