Минель Левин - Граница Страница 35

Я написал «ночные» и задумался. Потом мне пришла в голову мысль, что ночь и время имеют много общего. Конечно, это сначала непонятно, но я поглядел в открытое окно и ничего не увидал. Всё, что можно окинуть взором днем — хребты, реку, снежные вершины, живую тополевую изгородь, кусты, небольшие холмы, постройки — всё это прикрыто ночью, всё уравнялось.

Или вот, скажем, когда-то по тропе, которая ведет к Вороньему камню, так мне хорошо знакомому, спускались когорты Александра Македонского, прокладывая путь в Индию. А может быть, шли этим караванным путем китайские купцы на Восток или Марко Поло... А может, как раз у Вороньего камня произошло сражение с басмачами... Нет, пожалуй, бой произошел не здесь, а пониже, у старой заставы, не нашей старой, а  с а м о й  первой, и по тропе скакал отважный солдат, посланный к соседям за подмогой...

Все эти события, как ночью пики гор и крыши домов, прикрыты временем. А я знаю о них, знаю так же хорошо, как то, что за окном, в котором одна только ночь, — есть речка, тополя, убегающая к хребтам сельская улица... Люди! Жизнь!!!

И опять я думаю о ночи и времени.

Что осталось, скажем, в свидетельство тех времен? Хребты и тропинка к Вороньему камню, пробитая в горах? Ночи, такие же глухие и тихие?..

Я гляжу на книжный шкаф, и хотя не обо всем можно прочитать в нашей библиотечке, но я знаю, что следы времени остаются, они не умирают, так же, как герои. Остается  с л о в о. Оно передается из уст в уста, доходит легендой, сказкой, песней, оно ложится в книжную строку. И как бы ночь и время не затемняло большое и малое — слово человека освещает всё в ночи и приближает далекие времена...

Вот какие философские мысли приходят ко мне в эту позднюю пору.

Приходилось ли вам после долгого отсутствия возвращаться в знакомые места? Всплывают дорогие воспоминания. Сердце стучит, словно колеса на рельсовых стыках, и кажется, что эти самые колеса крутятся невероятно медленно. А когда сгущаются сумерки, вы отходите от окна, у которого стояли целый день, и радостно говорите себе: теперь уже завтра!..

Но разве возможно усидеть на месте? И вот вы снова у окна. Многое вам незнакомо. В этой широкой песчаной пустыне с одинокими пограничными вышками появились вышки иные — буровые, а возле железнодорожного полотна машины ловко укладывают широкие трубы газопровода; и там, где стоял кишлачок, там — поселок, и не просто поселок, а зеленый, весь в аллеях огней.

Всё будто знаешь, и всё тебе вновь: и это, до боли знакомое, южное небо с ярким поясом Ориона...

Словом, если вам после долгого отсутствия приходилось возвращаться в знакомые места, вы поймете мое состояние.

Казалось, еще только вчера меня провожали друзья, говорили: «Пиши, как устроишься», хлопали по плечу, и мне было грустно расставаться с ними. Когда это было? — спрашиваю я себя. — Неужели вчера?

Нет, это было не вчера и не позавчера. С тех пор я полтора года служил на Камчатке, три — за Полярным кругом, потом учился и вот — новое назначение, в краснознаменный отряд, где принимал присягу. Понимаете, что это значит?!. И еще две звездочки прибавилось на моих погонах.

Да, много лет прошло с тех пор, как я уезжал отсюда. Помню, мы стали прощаться, а лейтенант Титаев, Яшка Титаев, с которым мы начинали службу рядовыми, сорвал со своей головы фуражку. Фуражка у него была особенная, сшитая в Москве по заказу. Яшкой гордились в отряде, а он гордился своей фуражкой. Представляете ценность этого предмета?

— Пусть она всегда будет с тобой! — крикнул Яшка и кинул мне в руки свою фуражку.

Что-то кричали и другие. Но я уже не слышал. Я стоял на подножке вагона, а поезд, словно не понимая, что именно в эти последние секунды надо сказать самое главное, поезд попыхивал, распускал в стороны белые усы пара и набирал скорость.

Я вспоминаю заставу, где начинал службу. Длинный глинобитный сарай — это казарма. Железные печки. На одной из них банка с джейраньим салом — коптилка. Утром проснешься — в носу черно.

...Я стою у окна, за которым ничего не видно, и говорю:

«Я люблю душную казарму. Люблю знойное азиатское солнце. Горьковатую, с песком и тиной, мутную речную воду Даже комаров, от которых невозможно спастись. А если я когда-нибудь возмущался всем этим — не верьте: я ошибался. Всё, что когда-то было на этой заставе — прекрасно. Теперь я в этом уверен!..

Над поездом скрестились лучи сверхмощных прожекторов. Ночь растаяла в их зеленоватом фантастическом свете. Этот свет напомнил мне северное сияние в заполярном Мурманске, откуда я призывался на границу...

Сейчас поезд подойдет к перрону. Я увижу старое здание вокзала с круглым куполом, как на мазарах, те же выщербленные камни перрона. За сквером — старинные городские ворота. Дождусь утра в гарнизонной гостинице, а завтра буду на своей заставе. Понимаете, на  с в о е й!

Как это не кажется странным, для военных — вечных кочевников, но, я думаю, никто так не привязывается к месту, как мы, военные.

...Прожектора отпустили поезд. Показались пристанционные постройки.

Штаб части на старом месте, хотя я и не сразу отыскал его среди густой зелени. Когда-то вокруг здания мы закапывали в песок тоненькие саженцы. А сейчас какие вымахали!

В штабе представился высокому майору. Где я его уже видел?.. Нет, пожалуй, у него лицо, располагающее к доверию.

— А вы меня не помните... Найденков. Петр Николаевич. — И вдруг улыбается: — Я был старшим лейтенантом, а вы младшим...

Найденков! Конечно... Петр Николаевич... Мы не были друзьями и служили на разных заставах, но встречались в отряде. Как я обрадовался ему сейчас! Свой человек!.. Я знал, что уже через несколько дней все здесь будут для меня  с в о и м и, и всё-таки встретить старого сослуживца приятно. Ой, как приятно! Вспомнить то, это. Раскрыть душу.

Память... Она всегда живет в новом, сегодняшнем. Если этого не будет, она истощится от воспоминаний и то, в чем живешь, станет скучным, неинтересным. Но плохо, когда по сегодняшнему не обобщаешь прошлого, подводя итоги продуманному, пережитому. Я знал людей, страдающих обоими пороками: один жил в воспоминаниях, другой — только в новинках. И тот и другой были оторваны от полной красоты жизни — от людей, природы, труда, — и, честное слово, они были мертвы для жизни...

Найденков знакомит с капитаном.

— Розов, — представляется тот. Ну, этого я определенно знаю. Где мы служили?

Оказывается, не служили. Он прибыл с западной границы. Но мне всё равно хорошо сидеть у его стола, слушать его спокойный вологодский говорок. И я знаю, что этот капитан — тоже уже  с в о й.

— Второй год парторгом заставы старшина Хабибуллин, — Розов вводит меня в курс дел. — и, кстати, один из старожилов... Не припомните? Хорошенько подумайте...