Луи Буссенар - Бессребреник среди желтых дьяволов Страница 35

— Вы не напишете ее?

— Тысячу раз нет. Лучше достойная, но мучительная смерть, чем позор… Я слишком хорошо вас знаю, Клавдия, чтобы сомневаться в вас…

— Я ваша спутница навеки. Участь, которая нас ожидает, меня не страшит.

— Благодарю, дорогая, я уважаю вас и очень люблю. Как бы мне хотелось, чтобы вы также любили и ценили меня… Простите, что не сумел вас защитить. Судьба оказалась сильнее моей воли. Но умрем мы, по крайней мере, вместе и будем достойны друг друга.

Возвращаясь в помещение, Борский услышал последние слова. Лицо его перекосилось: он понял, что пленный остался неумолим.

— Так вы напишете такую бумагу? — вновь спросил злодей, обращаясь к Солиньяку.

— Нет!

— Ладно… Тогда я подвергну вашу жену самым невыносимым пыткам, и вы уступите!

— Нет! — в один голос воскликнули Солиньяк и Клавдия.

А затем молодая женщина добавила:

— Плевала я на ваши пытки! Я презираю вас и нисколько не боюсь, потому что вы — трус!

Со сжатыми кулаками оскорбленный бандит набросился на пленницу. Связанный по рукам и ногам Бессребреник ничем не мог помочь своей супруге и лишь хрипел от ярости и бессилия. Но русский внезапно передумал и позвал кого-то. Тотчас появились пятеро помощников. Они втащили жаровню с горящими углями и раскаленные железные прутья. Клавдия закрыла глаза, мысленно представив то, что ее ожидало. Солиньяк, вытаращив глаза и открыв рот, наблюдал за действиями разбойников, а затем стал обзывать Борского всеми ругательствами, которые только приходили на ум. Однако бывалого каторжника ничто не могло задеть, и он вновь хладнокровно спросил:

— Может быть, все-таки подпишете?

— Нет!..

— Приступайте! — скомандовал бандит своим людям.

Те подошли к женщине, сорвали с нее чулки и ботинки, а один из головорезов вынул из жаровни раскаленные щипцы.

Скрестив руки на груди, Борский смотрел на Солиньяка и самодовольно ухмылялся. Затем он снова помахал листком перед носом у француза и прокричал:

— Тем хуже для вас… и для нее! Действуйте!

Палач опустил горячий железный прут на ногу несчастной, и та испустила душераздирающий крик.

— Остановитесь, — выдавил Солиньяк, — я все подпишу!

— Ну, наконец-то! — усмехнулся Борский. — Я знал, что вы нуждаетесь в героизме. — А затем добавил с демонической улыбкой на лице: — Это лишь начало, но мы можем продолжить в любой момент, если вы вдруг передумаете.

— Развяжите руки, я готов вам подчиниться.

Жаровню оттащили, и солдаты, держа пальцы на спусковых крючках и прицелившись в пленных, встали напротив.

Граф взял себя в руки, глаза его как-то странно заблестели, на что Борский, однако, не обратил внимания. Он был слишком занят результатами успешно проведенной операции. Русский освободил Бессребренику правую руку, считая, что этого будет вполне достаточно для написания документа. Бандит думал, что сломил противника и что тот не способен более оказать сопротивления.

Придвинули кусок ствола дерева, служивший столом. У предусмотрительного Борского нашлись даже чернила и перо. Затем пленному развязали ноги: так, с освобожденной одной рукой и ногами, он оказался в состоянии написать документ.

Русский положил перед ним листок бумаги, взятый в фургоне. В уголке фирменного бланка красовалось название компании «Нью-Ойл-Сити К°».

— Вы просто все предусмотрели! — сказал Солиньяк.

Прекрасно владея собой, он твердой рукой написал строки, подтверждающие его собственное предательство, и поставил четкую размашистую подпись в конце.

— Теперь дату?

— Разумеется, — ответил Борский, — она должна быть раньше июня тысяча девятисотого года, до начала восстания Боксеров…[95]

— Вы совершенно правы, — тихо произнес Солиньяк, — я поставлю декабрь тысяча восемьсот девяносто девятого года.

— Годится.

Взяв бумагу, бандит аккуратно сложил ее.

— Отлично! Теперь чек.

Все так же спокойно и хладнокровно, как будто бы он находился в своем кабинете, Солиньяк вписал в чек значительную сумму, которая должна была обогатить грабителя. Русский, однако, волновался. Он опасался, что в последний момент француз передумает и откажется выписать чек. Но нет, все прошло как по маслу. Борский не замедлил искренне поблагодарить пленного:

— Я счастлив, что мне не пришлось прибегнуть к более жестоким пыткам. Рана на ноге вашей жены не больше царапины и скоро заживет. Смотрите, мадам уже приходит в себя.

Действительно, в этот момент Клавдия открыла глаза и испуганно огляделась вокруг.

— Не бойтесь, мадам. Мы с вашим мужем уже договорились, и вам более ничто не угрожает.

Несчастная повернула голову к Солиньяку, и тот свободной рукой сделал жест, который должен был подбодрить ее и подтвердить слова бандита.

— Вы подписали эту ужасную ложь?

— Не беспокойтесь, все прошло как нельзя лучше. Я сделал все, что должен был.

Клавдия настороженно слушала. Хорошо зная своего мужа, она уловила в его спокойном удовлетворенном голосе легкую иронию, которую вряд ли мог заметить иностранец.

— Хорошо! — произнесла она. — Я полностью доверяю вам.

— А теперь, — вновь заговорил Солиньяк, — когда я предоставил вам все, что вы желали, я надеюсь, господин Борский, больше нет причин держать нас здесь. Вы отпускаете нас на свободу?

Русский все еще сомневался. Хладнокровие Бессребреника выводило его из себя. С другой стороны, пленные полностью находились в его власти и ему нечего было бояться. Подумав немного, негодяй освободил супругов.

— Вам, очевидно, потребуется вода и бинты, чтобы сделать повязку мадам, — учтиво предложил злодей.

— Да, если это вас не затруднит…

Борский откланялся и вышел. Через секунду появились солдаты, которые принесли все необходимое и удалились. Солиньяк обнял жену.

— Дорогая моя спутница, вы — честь и любовь моя на всю жизнь, я не должен от вас ничего скрывать… Я действительно подписал ту бумагу, которую потребовал от меня этот человек.

— Вы! Но ведь теперь вы пропали! Этот мерзавец обесчестит, оклевещет вас, разобьет нашу жизнь…

— Клавдия, вы только что заявили, что доверяете мне. Если я и подписал, то лишь потому, что хотел спасти вас от мучительной смерти. Борский — потрясающий дурак, и тот документ в его руках — не более чем листок бумаги, не имеющий никакой юридической силы.

— Что вы говорите? Объясните же!

— Чуть позднее, любимая, чуть позднее…

Солиньяк перебинтовал ногу Клавдии. Рана действительно оказалась небольшой. Не пройдет и двух-трех дней, и шрам зарубцуется.