Густав Эмар - Лесник Страница 36

— Вот тебе на! Вы спали одетые, — удивился Мигель. — Однако, помнится, я помогал вам раздеться.

Дон Фернандо вздрогнул, он начинал припоминать. Не говоря ни слова, он подошел к двери, запер ее на задвижку, после чего вернулся к двум своим спутникам.

— Помогите мне отодвинуть эту кровать, — сказал он.

— Зачем? — полюбопытствовал Мигель.

— Делай, что тебе говорят!

Соединенными усилиями они втроем после нескольких напрасных попыток наконец подняли тяжелую кровать и переставили ее на середину комнаты.

— Теперь надо взяться за приступки.

Это не представило большого труда, небольшие ступеньки легко отодвигались по паркету, поскольку не были прикреплены.

— Странно! — пробормотал Хосе. — Что же тут произошло? Когда место, занимаемое кроватью, было совсем очищено, дон Фернандо сказал:

— Друзья мои, теперь надо постараться отыскать в паркете малейшие щели.

— Ага! Понимаю, — пробормотал проводник. — Это действительно возможно. Но что же случилось? — спросил он с участием.

— Неслыханные вещи, — ответил дон Фернандо взволнованным голосом, — но поспешим, я расскажу все после, нас могут застать врасплох.

Все трое стали на колени и приникли к полу. Более получаса осматривали они его тщательно, упорно, но безуспешно: паркет казался несомненно цельным и сплошным.

Так ничего и не открыв, они с унынием поднялись на ноги.

— Странно, — прошептал дон Фернандо, — однако мне не приснилось это, ведь доказательство — этот перстень, — прибавил он, страстно целуя его. — Ведь это несомненный признак действительности всего, что произошло… Да где же это я нахожусь? — вскричал он в порыве гнева.

— В проклятом доме. Разве я не предупреждал вас? — глухим голосом сказал проводник.

— Правда, это проклятый дом! Поспешим выйти из него. Кто знает, какие бедствия нас постигнут, если мы останемся тут еще дольше!

— Давайте уедем, я ничего против этого не имею, — вставил свое слово Мигель. — С людьми я готов сразиться, но драться с духами — это не по моей части!

— Но прежде все следует привести в порядок, — посоветовал Хосе.

— Правда, — подтвердил дон Фернандо, — никто не должен подозревать, что мы тут делали.

Приступки и кровать были поставлены на свои места, два авантюриста оделись, взяли свои вещи и сошли во двор вслед за проводником.

Две оседланные лошади стояли на дворе, привязанные к кольцам.

Кое-где бродили пеоны, но хозяин дома не показывался.

Авантюристы уже собирались вскочить в седло, когда вышел отец Санчес и поздоровался с доном Фернандо.

— Вы уезжаете, граф? — спросил капеллан.

— Сейчас еду, святой отец, — сказал дон Фернандо, отвечая на поклон. — Буду ли я иметь честь видеть вас в Панаме?

— Надеюсь, сеньор: если моя духовная дочь, донья Флора, поедет с отцом в город, я буду сопровождать ее.

— Так я не прощаюсь с вами, отец Санчес, а говорю до свидания.

— До свидания, граф; примите и вы, и спутники ваши благословение старика, да хранит вас Господь на вашем пути!

Благоговейно склонив головы, все трое осенили себя крестным знамением, потом простились со священником, который вошел в церковь, и сели на лошадей.

Они выехали из асиенды крупной рысью.

Когда они достигли подножия пригорка, дон Фернандо приостановил лошадь, оглянулся на мрачное здание и протянул к нему руку с угрозой.

— Я уезжаю, — хриплым от бессильной ярости голосом произнес он, — но даю клятву вернуться и открыть страшные тайны этого мрачного жилища, хотя бы пришлось заплатить жизнью за это открытие! В путь, друзья, надо наверстать потерянное время!

Они удалились от асиенды, и на этот раз вскачь.

ГЛАВА VI. Каким образом капитан Лоран, или дон Фернандо, проник в первый раз в Цветочный дом

Когда асиенда скрылась за пригорком, путешественники придержали лошадей и продолжали свой путь умеренным шагом.

Местность, по которой ехали теперь авантюристы, была едва ли не одной из самых живописных во всей Америке. Думаю, не ошибусь, если скажу, что она не походила ни на какую другую.

Все, что природа заключает в себе поразительного, величественного и из ряда вон выходящего, представлялось удивленному взгляду во всей своей красоте и внушающем священный ужас величии.

Направо и налево, на расстоянии, точно определить которое не представлялось возможным, возвышались мохнатые вершины Кордильерского кряжа, этого спинного хребта Нового Света, пики которого, покрытые вечными снегами, достигали страшной высоты, окруженные облаками, как светлым сиянием. Их склоны покрывали громадные и таинственные леса, склоненные над темными озерками, в зеленоватой воде которых они отражались. На пустынных берегах этих озер, как бы оставшихся неприкосновенными с сотворения мира, никогда не раздавалось человеческого голоса, не скользило по ним лодки, не было закинуто рыбацкой сети, и склоны исполинских высот, постепенно понижаясь уступами, наконец сливались с бесконечными равнинами, бесплодными саваннами и страшными пустынями, которые покрывали перешеек по обе стороны горной цепи необъятным океаном зелени.

На протяжении многих миль путь лежит под исполинскими сводами деревьев-великанов, сквозь которые полуденные лучи никогда не проникают или, как бы нехотя, едва светят; потом вдруг лес редеет, и перед глазами расстилается степь, темная, обнаженная, бугристая, где взгляд теряется в безграничной дали, и грусть охватывает сердце, затем снова идут долины вперемежку с холмами. То и дело путешественник поднимается в гору и спускается вниз, пробираясь с унынием, порой с ужасом, среди этой наводящей тоску дикой природы. Напрасно ищет он следов дороги или хотя бы протоптанной тропы, и по прошествии нескольких часов одинокого странствования, не видя исхода из этой страшной пустыни, даже самый твердый человек падает духом и страх овладевает им, он отчаивается достигнуть цели своего пути, продолжительный переход, который он сделал, кажется ему напрасным и как будто вовсе не приблизившим его к человеческому жилью.

Потом вдруг, без малейшего перехода, с вершины холма ослепленному взгляду открывается восхитительная картина: громадные вековые леса, прихотливо разбросанные букетами группы роскошных тропических растений, которые грациозно склоняют свои широкие зубчатые листья, когда их нежно ласкает легкий ветерок, реки, словно змейки извивающиеся бесконечными изгибами под сенью водяных растений, которые окаймляют их берега, и нередко, перекинув через журчащий поток воздушный мост из листьев и цветов, образуют зеленые арки, и, наконец, местами, под жесткой травой, коварные трясины или озерки с зеленоватой стоячей водой, убежищем кайманов и игуан15, лениво греющихся на солнце.