Владимир Мазур - Граница у трапа Страница 38

Как-то раз я проходил вечером в парадном и уловил запах табачного дыма, струившегося из подвала. Бросил взгляд вниз и увидел прятавшихся пацанов.

— Э, орлы! — позвал я. — Чем вы там занимаетесь?

Они шуганули мимо меня, как испуганные коты. Вовчик прошел не спеша, не гася сигарету. Я цапнул его за воротник.

— Ты что это, а?

— Я не что, а кто, — снисходительно усмехнулся Вовчик. — Пусти!

— Брось сигарету!

Вовчик аккуратно потушил и выбросил окурок.

— Кто сигареты купил?

— А что такое?

— Отвечай, когда спрашиваю!

— Ну, дядька один купил в гастрономе.

Я чертыхнулся: не обошлось без доброхотов!

— Ясно. «Люблю я спорт, но только папиросы, люблю я труд, но только шоколад...» Может, посидим, покурим,покалякаем, а?

Вовчик подозрительно посмотрел на меня, пожал плечами.

В лавке за углом я купил толстенную сигару, упрятанную в алюминиевую капсулу, повел Вовчика в сквер, к скамье, спрятанной от любопытных глаз за кустами. Усадил малого, развинтил капсулу, извлек сигару, откусил кончик, подмигнул начинающему курцу.

— Учись, как надо! А то — сигареты! Настоящие мужчины курят только сигары! Черчилль всю жизнь, до самой смерти, курил исключительно сигары!

Я раскурил сигару, не затягиваясь, отдал Вовчику.

— Кури! Затягивайся поглубже, чтобы ощутить всю прелесть.

Вовчик с опаской посмотрел на гигантскую сигару, на меня, осторожно затянулся, закашлялся.

— Глубже! Ты же мужчина!

Он затянулся смелее, глубже, еще, еще.

— Кури, кури! — хлопал я его по плечу. — Молодец!

Вовчик глотнул еще разок и без сознания свалился мне на руки.

Я уложил его на скамью, сделал несколько движений искусственного дыхания, похлопал по щеке.

Мой ученик открыл мутные глаза.

— Ну, как? — с фальшивым участием спросил я. — Усек? Так вот, дорогой мой... Табак — один из видов яда, естественный наркотик. Те, кто курит с детства, не растет. У них бывает табачная гангрена, им отрезают руки и ноги...

Вовчик закрыл глаза, а я безжалостно продолжал:

— Еще раз увижу курящим, надеру уши. Или заставлю курить сигару.

Вовчик с трудом поднялся, попытался встать, пошатнулся.

— Сиди уж! — разрешил я. — На, понюхай! — сунул я ему под нос кончик потухшей сигары.

Он едва успел отвернуться. Его вырвало.

— Закурим? — предложил я. — Хорошее дело — табачок!

— Не хочу, — чуть слышно прошептал Вовчик. — Не буду.

— Давай, давай! Закрепим, так сказать, условный рефлекс.

— Не хочу!

Неожиданно Вовчик расплакался.

Я отправил сигару в урну, обнял Вовчика за плечи.

— И правильно! Вот таким ты мне больше нравишься, парень. Есть в тебе что-то этакое...

После того случая Вовчик неожиданно привязался ко мне.

Произошло это то ли от того, что я мимоходом показывал ему разные приемчики, то ли потому что иногда угощал заморской жевательной резинкой. А может, просто малому не хватало мужской опеки, старшего товарища.

К сожалению, я забыл об аксиоме Сент-Экзюпери — «мы в ответе за тех, кого приручили». Нехватка времени привела к тому, что Вовчика я стал видеть все реже и реже, пока не приключилась такая неприятная история...

Вообще-то до меня доходили слухи, что его задержала милиция за какой-то мелкий проступок, но в память об отце простили, отпустили. Видно, не впрок. Надо бы построже.

Чувствуя вину, я решил встретиться с Вовчиком и как можно скорее разобраться в произошедшем. Понимал при этом, что редкие морализаторские встречи успеха не принесут, за парня надо браться всерьез, по-настоящему.

В воскресенье утром позвонил у его двери.

Дверь открыл он сам, и я, не церемонясь, вошел в прихожую.

— Привет! Кто дома?

— Я один.

— Закрой двери. Есть дело.

Вовчик спрятал глаза, так как отлично понял, по какому такому делу я явился ни свет, ни заря.

Усевшись посреди комнаты на расшатанный стул, я прежде всего осмотрел скромную обстановку.

Чистенько. Салфеточки, открыточки, бумажные цветы.

Какое-то время посверлив Вовчика взглядом, решил не миндальничать, не сюсюкать, брать сразу быка за рога.

— Где ордена?

Вовчик побледнел и так низко опустил голову, что можно было наблюдать обратную сторону его оттопыренных ушей.

— Условимся сразу — ты говоришь, куда девал ордена, дальше я действую по собственному почину, никому не распространяюсь. Твое имя нигде фигурировать не будет. Понял? Где ордена?

Вовчик застыл соляным столбом и упорно рассматривал что-то невидимое на подранном линолеуме пола.

Я решил применить «прессинг». Может, это было и жестоко, но ничего лучшего в голову не приходило.

— Отца твоего наградили посмертно? Наградили! Представь себе, если б его орден у вас стянули. Что б ты стал делать?

При упоминании об отце у ног Вовчика стали появляться мокрые точки. Вовчик всхлипнул. Я решил дожать.

— Если б ваш орден попал какому-то негодяю и он носил его? Говори, кому отдал!

— Толику, — всхлипнул Вовчик.

— Фамилия!

Вовчик пожал плечами.

Мне вовсе не улыбалось опять заниматься частным расследованием, но тут был особый случай. Надо было вернуть ордена так, чтобы не пострадал малый. Понемногу удалось выяснить, что ордена и медали Марка Фомича Вовчик продал какому-то Толику — «коллекционеру», ошивающемуся у филателистического магазина. Началось все с марок, которые, известное дело, требуют денег. Их-то у Вовчика и не было.

— Я ему за марки был должен, — вытирая нос рукавом, объяснил Вовчик, — а он попросил, чтобы я папин орден принес в залог. Ну, я принес, а он сказал, что не отдаст, если я другие взамен не принесу. Говорит, где хочешь, там и возьми. Тогда...

— Ты украл, — безжалостно дополнил я.

— Украл, — обреченно согласился Вовчик. — У дяди Марка.

— Почему ты ко мне не пришел? Почему у меня не взял денег?

Вовчик пожал плечами.

— Он сказал, что прибьет меня, если кому-нибудь скажу.

— Где его можно найти?

— У филателистического магазина. Но он сказал, что из меня котлету сделает, если заикнусь кому-нибудь.

Я немного знал публику, толкущуюся у филателистического магазина. В просторных парадных дома вовсю шла торговля марками, значками, этикетками и прочей дребеденью, интересующей коллекционеров. Как выяснилось, Вовчик знал «коллекционера» только с виду. Где тот живет, чем занимается, малый не имел понятия.

Тряхнув своими университетскими познаниями по педагогике, я пообещал Вовчику устроить его в группу начинающих боксеров. Спорт не является панацеей от бед и дурных наклонностей, но чем больше глаз будет следить за подростком, тем больше вероятности, что он не попадет в уголовную историю.

Расспросив о подробных приметах «коллекционера», я с ходу решил отправиться к филателистическому.