Георгий Тушкан - Джура Страница 38

Щенок был очень крупный, с белым пятном на груди. По обычаю, ему обрезали хвост. Чтобы щенок был добычливым, Джура назвал его Тэке, как называли самцов горных козлов — кииков. Тэке быстро рос, и Джура почти все дни проводил с ним, стараясь поскорее выдрессировать хорошую охотничью собаку. Щенок же, по молодости, плохо поддавался дрессировке, и это сердило Джуру.

Кучак в отсутствие Джуры, греясь на солнце у кибитки, дразнил Тэке. Он давал щенку кусочек мяса и, едва тот успевал схватить его, тянул кусочек к себе. Тэке не выпускал мясо, упирался всеми четырьмя лапами и рычал. Так Кучак таскал его вправо и влево, а когда вырывал мясо, щенок яростно бросался на обидчика и кусал. Кучак заливался счастливым смехом. Если щенок такой сердитый, значит, он будет псом добычливым и страшным для врагов.

Кишлак голодал. Тихо стало в кибитках, как будто все вымерло. У людей не хватало сил принести топлива. Аксакал оберегал последнюю козу и козла от голодающих людей. Еще более злой, еще более сморщившийся, он стерег скот днем и ночью. Изголодавшиеся женщины вместе с Кучаком пробовали выкрасть козла, но каждый раз аксакал их прогонял. Наконец старухи так осмелели, что чуть не придушили аксакала. Тогда Джура поручил Бабу стеречь кибитку аксакала, и собака никого к ней не подпускала.

Хуже всех приходилось собакам. Люди хоть и не досыта, но ели мучнистый корень гульджан, собак же почти совсем не кормили, только Бабу, лучшей охотничьей собаке, и ее щенку Тэке давали есть наравне с людьми.

Приближалась весна. Обтаяли вершины холмов. Ветер сдувал с них песок и глину. Желтые песчинки оседали на снегу и накалялись под солнечными лучами.

— Сарыкар — желтый снег — пришел! — радовались все в кишлаке.

Собаки теперь по целым дням грелись на крышах кибиток.

В предгорьях, возле кишлака, Джура ловил силками куропаток. В кишлаке вновь появилось мясо, стало веселее.

II

А солнце все пригревало и пригревало, слизывая своими лучами снег.

— Кучак, Кучак! — разносился по утрам на весь кишлак крик Джуры.

Но Кучак никогда не откликался.

Тогда Джура давал Бабу понюхать старый халат Кучака и посылал ее на поиски. И обычно собака находила его дремлющим на крыше какой-нибудь кибитки, под теплыми лучами солнца.

Джура и Кучак поднимались на обнажившуюся вершину холма. Там, опустившись на корточки, они осторожно соскребали ножами серый налет с просохшей, успевшей потрескаться щебенистой глины. Это была селитра.[20] Они горстями ссыпали ее в кожаные мешки.

Бабу подолгу внимательно смотрела на работавших, нюхала землю и потом ретиво принималась рыть когтями; комья глины и щебень летели во все стороны.

— Ложись! — приказывал ей Джура.

Бабу нехотя ложилась. Соскучившись, Бабу убегала к девушкам, рывшим гульджан на склонах гор. Кучак со вздохом смотрел ей вслед.

— Она разыщет все гнезда и соберет все яйца куропаток, а я их так люблю! — со слезами в голосе говорил Кучак.

За работой Кучак пел, а Джура слушал его песни.

…Есть там призрак Джабырбаян,Есть там сказочный великан,По имени Ачалык.Не расскажет о нем язык:Он высок и четырехглаз,Он всю землю видит зараз,Может он вперед и назадСвой удвоенный кинуть взгляд.Всякие там чудовища есть,Там у них становища есть…Там — народ, с которым войнуВедет неустанный джинн.Этот джинн в пещере живет,Он любимцем пери слывет…[21]

Выходя по утрам из кибитки, аксакал прищуренными глазами вглядывался в сай — долину реки, туда, где из вечно горячих источников поднимались водяные пары.

— Эй, Джура, ну как? — спрашивал он и жевал губами.

— Нет еще пути, обвал не прошел, — отвечал Джура, поглядывая на ближний склон горы, покрытый смерзшимся снегом.

Однажды ночью весь кишлак проснулся от грохота. Лаяли собаки и испуганно блеяла коза.

Джура пришел к аксакалу в кибитку:

— Обвал прошел, путь свободен.

Аксакал молча кивнул головой.

Лавина завалила снегом пропасти, пересекавшие горы, и проложила сплошной снежный путь вниз.

Утром Джура и Кучак пошли вслед за аксакалом вниз, к саю, захватив с собой топоры и кожаные мешки. Шли по снежному пути, насыпанному лавиной. Потом спустились в глубокое ущелье и берегом горной реки, протекавшей внизу, вскоре достигли горячих источников.

Клубился пар. Кругом зеленела трава и водоросли. Пахло серой. Осторожно переступая через потоки, подошли к большой яме с горячей водой. Джура разгреб горячую землю и, сунув туда яйца куропатки, засыпал их.

Помолившись, аксакал сбросил халат и, не снимая рубахи и штанов, чтобы не простудиться, полез в воду.

— Лезь сюда, — сказал он Кучаку, — ты тоже исцелишься от злых духов — арвахов, которые причиняют людям боль в суставах и костях.

Кучак попятился.

Джура быстро сорвал с него одежду и, раздевшись сам, потащил его за собой. Вода была горячая, и сидеть в яме было приятно.

…В кишлак возвратились к вечеру, довольные и веселые.

Несколько дней подряд Джура охотился с капканами. Подолгу стоял он на вершине горы Драконов, внимательно вглядываясь в горы, и удивлялся. Где же киики? Куда ушли архары? Не видно даже волков и барсов. Неужели все животные перекочевали на юг?

Однажды, возвратившись вечером с куропатками, Джура пришел в ярость, узнав, что Кучак все еще не заготовил пули. После долгих поисков Бабу нашла Кучака в камнях, куда он забился.

— Ну зачем тебе пули? Ведь карамультука-то нет! — жалобно говорил Кучак.

— А ты забыл о двух карамультуках, спрятанных у Биллянд-Киика? — напомнил ему Джура.

Кучак, обжигая пальцы, всю ночь усердно помогал Джуре обливать камешки расплавленным свинцом, который они сами топили из добытых ими свинцовых камней. Пуль заготовили много. Но охотничий закон требовал: на двух козлов — одну пулю.

Ранним утром, когда солнце еще не взошло, Джура пришел в кибитку к аксакалу. Старик вопросительно посмотрел на Джуру, черного от несмытой копоти.

— Кииков нет. Архаров нет. Все ушли на юг. Ждать до осени, пока киики откормятся и вернутся сюда, нельзя. Пошли меня с Кучаком на охоту!

— Сам знаю, — сердито сказал аксакал, недовольный тем, что Джура слишком смело смотрит ему в глаза. — Я посмотрю в книгу судеб и тогда скажу тебе, когда и в какую сторону нужно идти на охоту.

Пока аксакал гадал, Джура разыскал Кучака и разбудил его.