Николай Черкашин - Искатель. 1987. Выпуск №5 Страница 38

— Эй! — кричу, свесив голову с обрыва, Пихра поворачивается и смотрит на меня. Брас, похоже, без сознания: он болтается, как заяц в силке. Ничего удивительного. Удушливый желтый дым, клубясь, поднимается вверх. Где-то в глубине мерцают пурпурные пятна углей.

Снимаю с себя остатки шнура, делаю петлю и набрасываю ее на плечи капралу.

— Давай! — кричит тот.

Тяну изо всех сил, но все впустую.

— Пихра! — ору в клубы дыма. — Руби связку! Двоих мне не вытащить.

Снизу доносится кашель и хриплый голос:

— Тащи обоих! Браса я не оставлю!

— Ты что, рехнулся?! — Я не верю с им ушам. — Погибнете вместе!

Молчание.

Чудеса!.. Пихра спасает жизнь какого-то Браса. Никогда бы не поверил. Кто угодно, но только не капрал! Хотя… Не от сладкой же жизни он угодил в сельву? Может быть, в каком-то уголке его огрубевшей души сохранилось сострадание, привязанность, жалость? Они дремали до поры до времени и вот проснулись. Сельва как то незаметно меняет нас. Можно было ожидать, что появится злость, а рождается добро…

Не знаю, как долго я тащил эту проклятую веревку. Бросить капрала и Браса я уже не мог. Не имел права, если хотел остаться человеком.

Наконец над краем ямы появляется синее лицо Пихры. Губы почернели. Они судорожно хватают воздух. За Пихрой показывается Брас. Как он не задохнулся от дыма, болтаясь над огнедышащей пропастью?

Мы валимся на землю, и тут вздувшееся фиолетовое небо разражается тропическим ливнем. Изломанные столбы молний уходят в джунгли. Под тяжестью воды прогибается и рушится тонкая корка «блина». Огонь вступает в борьбу с влагой. Небо застилает тугой черный дым.

Грохот и ослепительные вспышки.

Грохот и ослепительные вспышки.

Словно из морской пучины, выныриваю из забытья. Легкие забиты булавками, виски сдавлены раскаленными клещами. Тяжелые холодные капли бьют по лицу. Стараюсь поймать их губами, но не могу.

Была яма, огонь, дым. Куда все это исчезло? Да и было ли это? Побывать в аду и вернуться?

Кто это рядом? Най. Пихра. А это? Сельва… Все еще сельва.

Меня поднимают, куда-то несут. Вещмешок оттягивает плечи. Да снимите же его! Ноги. Почему они не слушаются?

Листья бьют наотмашь, шипы впиваются в лицо. Кровь течет, а боли нет.

Как сыро, холодно. Меня трясет. Наверное, внутри у меня моторчик. Най, скажи, что у меня в груди?

А кто такой я?

Я — это человек без лица и имени. Я отдал их сам, добровольно. Ради чего? Ради того, чтобы чувствовать себя человеком, чтобы не унижаться перед теми, кого презираю.

Путь наверх. Труден этот путь, труднее всех дорог сельвы. «Учись, сынок, — говорил отец. — Сожми зубы и учись. Труд безземельного крестьянина — это рабство». И я учился. Грузил ночью вагоны, учился днем.

Нет, иллюзий не было. Я быстро понял, что путь наверх — то же рабство: чтобы подняться на ступеньку, надо скинуть свое достоинство в пролет.

Судьба не дала мне покровителей, талантов, денег. Она в избытке наделила меня лишь одним — упрямством и желанием подняться над своей средой.

Так я и взбирался. Как калека по пожарной лестнице.

Там, где другие летели, я полз. И мудрость посетила меня. «Служи — и обгонишь тех, кто обогнал тебя, — сказала она. — Будь псом и получишь кость».

И я служил. Где другие крали, я был честен. Когда друзья предавали друзей, я хранил верность.

Самую грязную работу поручают тем, кому доверяют. Чем больше верности, тем больше доверия. Чем больше доверия, тем грязнее работа.

«Ты пойдешь в селъву».

«Да, шеф!»

«Ты найдешь Дерево Жизни».

«Да, шеф!».

«Ты уничтожишь всех, кто встанет на твоем пути. Ты возьмешь себе другое имя».

«Да, да!»

«Тебе сделают пластическую операцию».

«Да».

Боже!

Какая боль в груди…

Какая боль в груди…

Я задремал, и какой-то жучок, прорезав ткань комбинезона, впился мне в тело. Отдираю насекомое и забрасываю его далеко в кусты.

Рассвет сер и размыт. Так бывает только после многочасового тропического ливня. Тишина такая, будто в уши тебе затолкали по рулону ваты. Только капли — тук, тук, тук — прыгают с листа на листок. Верхушки деревьев тонут в тумане, прижимающем мир к земле.

В такое утро хочется быть счастливым, таким же мягким и спокойным, как этот идущий ниоткуда свет.

Поднимаюсь с мешка и передергиваю плечами. Прохладно. Пихра спит, разметавшись, уткнув лицо в складки плаща. Ни дать ни взять — работяга-лесоруб, застигнутый в лесу непогодой.

С удивлением замечаю, что не испытываю к капралу неприязни. Наоборот, видится мне в нем что-то знакомое, доброе…

Брас тоже спит. Кулаки прижаты к груди, тело выгнулось. Натерпелся вчера, бедняга. Столько пережить, и все ради чего?

Нет, пожалуй, он не спит… Тело не поднимается в такт дыханию.

Мертв! Рука его холодна, как камень.

Сердечный приступ.

Неужели те, кто послал его, не знали, что у него больное сердце? Знали! Конечно, знали. Хотя кого сейчас интересует Брас? Он все глотал, глотал свои таблетки стараясь оттянуть неизбежное, выполняя приказ тех, кто за глаза называл его псом.

На плечо мне ложится тяжелая рука капрала. Co сна он не может понять, что произошло, и таращит мутные глаза на скрюченное холодное тело Лена Браса.

— Он умер, — говорю тихо.

Капрал вздрагивает.

— Что за странные люди мы с тобой, Арвин, — говорит он каким-то хриплым, чужим голосом. — Вынесли, наверное, больше, чем кто-либо, а сердечный приступ нас не взял… Может, джунгли ставят над нами опыт? Может, они хотят вернуть нам те душевные качества, которые мы с тобой почти потеряли?

Наверное, Пихра прав. Заколдованный круг. Сельва не хочет убивать нас. Она играет, развлекается, давая нам возможность самим отыскать свою судьбу в ее трясинах.

Нагибаюсь и вытаскиваю из кармана Браса сложенный вчетверо лист карты.

— Ему она больше не понадобится, — говорю я и чувствую, как в голосе появляется оттенок неуверенности и вины. — А Дерево, быть может, вернет двум отверженным радость жизни.

Капрал понимающе хлопает меня по плечу.

Заворачиваем тело Браса в плащ.

Похороны устраиваем по обычаю феррианских лесорубов. Капрал ловит первую попавшуюся лиану-удавку и прижимает ее к земле. Пропускаем в петли плаща тонкие, но прочные воздушные корешки. Лиана натягивается и медленно ползет вверх, поднимая брезентовый сверток к вершинам деревьев. В нужный момент подрубаю стебель. Растение дергается и замирает.

Все!

Теперь до человека без имени и лица не доберутся обитатели джунглей. Он будет долго раскачиваться над поляной, где остановилось его сердце.