Ю. Попков - Искатель. 1963. Выпуск №3 Страница 38

Опять кто-то из бородачей начинает басить, но Холло грозно шипит на него, так и сияя весь от предвкушения расправы с Антоном Мошкиным.

— Я умышленно привожу вам примеры, с позволения сказать, живописи в вашей излюбленной манере, в духе пространственно-временного континуума. У Макса Билла закрученная в виде овала лента, напоминающая древесную стружку, так и называется — «Изображение пространственно-временного континуума».

— Ну и что же? — нагло таращит глаза Холло. — Что вы хотите этим доказать? Да ничего, видимо, кроме собственного невежества. Вы ведь все еще мыслите категориями прошлого века и смотрите на мир глазами человека, знакомого лишь с геометрией Эвклида, и понятия, наверно, не имеете о геометрии Лобачевского — Римана. Забываете или не знаете о том, что до Эйнштейна не учитывалось изменение событий во времени и отрицалась его четырехмерность.

Разговор переходит на тему, хорошо знакомую Илье. Его так и подмывает вступить в бой, но он сдерживает себя, давая возможность парировать первые удары Холло Антону, которого он уже успевает оценить как достойного своего соратника. По всему чувствуется, что бой будет жарким. Нужно, значит, беречь силы.

— Мы уже знакомы с вашей манерой спекулировать отдельными положениями теории относительности Эйнштейна, — спокойно возражает своему оппоненту Антон. — Да это и не ваша заслуга. Реакционная буржуазная эстетика давно уже хватается за эту теорию. А привлекает она ее вовсе не научной ценностью открытий и не строгой стройностью доказательств, а сенсационностью для обывателей. Им кажется ведь, будто теория относительности опрокидывает все прежние представления о времени и пространстве. А мнения невежд спекулянтам достаточно, чтобы попытаться расправиться с реалистическим искусством, изображающим события в определенный момент времени и в реальном пространстве.

— А вы не занимайтесь демагогией! — выкрикивает кто-то из «ультра». — Докажите лучше.

— Да что же тут доказывать? — взмахивает вдруг рукой старший брат Маши, Сергей. — Вы в средней-то школе учились? Должны знать тогда, что теория относительности вовсе не отрицает огульно классической физики. Она лишь исследует более сложный круг явлений, связанных со скоростями, близкими к скорости света.

— Подкрепи же и ты его чем-нибудь, — толкает внука локтем в бок Михаил Богданович. — Ты интересовался, в чем они разбираются? Вот тебе случай узнать!

Но прежде чем Илья успевает раскрыть рот, в бой вступает второй брат Маши, Алеша.

— И вообще читал ли кто-нибудь из вас Эйнштейна? — простодушно спрашивает он.

— А сами-то вы читали? — хихикает кто-то из бородачей.

— Кое-что — читал. Вот, например. — Он спокойно достает записную книжку и цитирует: — «Было бы неверно считать, что новая теория разрушает достижения старой. Новая теория выявляет как достоинства, так и ограниченность старой теории и позволяет нам оценивать старые понятия с более глубокой точки зрения». Вот, оказывается, какого мнения Эйнштейн о старой теории.

— Вот за это-то мы и боремся! — восклицает Холло. — За переоценку старых понятий. А старые понятия времени не учитывали ведь даже вращения Земли и изменения в связи с этим течения времени.

— А каковы же эти изменения? — спрашивает, наконец, Илья, начавший уже было опасаться, что с «ультра» расправятся и без него.

— Какие бы ни были, но они есть, — неопределенно отвечает Холло.

— А надо бы знать, — вставляет и Михаил Богданович.

Все «ультра», как по команде, поворачиваются к своему идеологу, но он угрюмо молчит.

— А ведь вы на физико-математическом учились, могли бы и знать, — укоризненно качает головой Михаил Богданович.

— Да он знает, наверно! — выкрикивает Антон Мошкин. — Ему просто невыгодно называть эти цифры.

— А цифры таковы, — продолжает Илья. — Земля наша обращается вокруг своей оси со скоростью ноль целых четыреста шестьдесят три тысячных километра в секунду и движется по орбите вокруг Солнца со скоростью тридцати километров в секунду. Даже скорость обращения Солнца со всеми планетами вокруг центра Галактики не превышает двухсот сорока километров в секунду.

— А замедление течения времени начинает заметно сказываться лишь при скоростях, близких к тремстам тысячам километров в секунду, — усмехается Алексей Зарницын.

— Да и утверждение ваше, товарищ Холопов, — обращается Антон к вождю местных «ультра», — что до Эйнштейна отрицалась будто бы четырехмерность пространства, также беспочвенно.

— Вы об этом с Эйнштейном разговаривали? — вопят бородачи. — Где доказательства? Или у кого-нибудь из вас опять найдется цитатка из Эйнштейна?

— Найдется, — спокойно произносит Алеша Зарницын, листая свою книжицу. — Можно было бы опровергнуть вашего идеолога высказыванием и какого-нибудь другого ученого, но вы, наверно, никого, кроме Эйнштейна, не признаете. А он писал в своей творческой биографии: «Весьма распространенной ошибкой является мнение, будто теория относительности как бы открыла или вновь ввела четырехмерность физического многообразия. Конечно, это не так. Четырехмерное многообразие пространства и времени лежит в основе также и классической механики».

Бородачи смущенно ежатся, а Митро Холло все еще не теряет надежды одержать победу.

— Ну, а то, что по Эйнштейну пространство искривлено, — самоуверенно спрашивает он, — вы тоже будете отрицать?

— И не собираемся, — выступает вперед Сергей Зарницын. — Установленная Эйнштейном связь между тяготением и геометрией мира подтверждена ведь экспериментально.

— Это не значит, однако, что вы имеете право уродовать человеческие тела и корежить натюрморты! — выкрикивает Антон Мошкин.

— Почему же, если факт искривления пространства подтвержден экспериментом? — нагло усмехается Холло. — В наше время только метафизики изображают пространство прямыми линиями.

— А вы знаете, каково это искривление прямых линий в природе? — спрашивает Илья.

Оппоненты переглядываются, как школьники, не знающие урока.

— В настоящее время совершенно точно установлено, — продолжает Илья, — что световые лучи, испускаемые звездами, проходя мимо Солнца, искривляются лишь на ноль целых восемьдесят семь сотых угловой секунды. К тому же эта кривизна, составляющая менее одной угловой минуты, сказывается лишь при длине луча, равной примерно ста пятидесяти миллионам километров. А каковы размеры вашей натуры?

Кое-кто из «ультра» смущенно хихикает, уже без прежнего почтения поглядывая на своего вдохновителя.