Андрей Черетаев - Сибирский Робинзон Страница 39

Машина с бортовым номером 316 была готова к взлету. Штурман уже давно сидел в машине и поджидал командира, который был на планерке в штабе.

И погода, эта капризная чертова погода, которая всегда играла по своим правилам, сегодня вдруг смилостивилась.

— Сам-то как думаешь?

— В циклоне появилось «окно», чего тут думать, надо поднимать машину! Мне все время не дает покоя тот отблеск… — ответил штурман.

Петрович снисходительно посмотрел на своего молодого товарища и сказал:

— Рассуждаешь ты, Гриша, правильно, но вот в штабе рассуждают по другому… Во-первых, сегодня полетят наши сменщики, а во-вторых, я дал твою наводку военным, их поисковики сейчас в воздухе…

— И? — тревожно спросил штурман, уловив в голосе командира нотку разочарования.

— Не нашли они там ничего, штурман, — вздохнул Петрович. — Померещилось тебе…

Лежа на спине, я бездумно смотрел в небо, просто лежал и смотрел, ни о чем не думая, ибо для этого не было сил. Сил не было даже дышать. Апатия охватила меня. Опустив уставшие веки, я лежал и потихоньку замерзал. Но мне было всё равно. Мне было наплевать. Я устал, смертельно устал.

«Ночь чернеет впереди, свет гаси и приходи… целым был и был разбитым… был живым и был убитым…» — медленно проплывали в моей пустой голове слова из очень странной песни. Что-то в ней было и про меня.

Я долго лежал, потом перевалился на бок, зачерпнул ладонью холодного снега и приложил его к лицу. Постепенно ко мне возвращались разум, чувства и желание существовать. С трудом поднявшись на ослабшие и окоченевшие ноги, я медленно пошел по своим следам туда, где остались мои обмотки. Без них мне никак нельзя. Когда была найдена вторая тряпка, я замерз настолько сильно, что подумал: больше не отогреюсь. Особенно замерзли ноги, от холода ставшие совсем бесчувственными. Казалось, они в любой момент могли рассыпаться, словно сосульки, сбитые палкой. Но как бы то ни было, сибирский холод вернул меня к печальной действительности, он подействовал на меня, как холодный душ на пьяного.

К счастью, за пазухой у меня было немного вина. Нестандартная упаковка выдержала все испытания: и лазанье по скалам, и сумасшедший бег по заснеженной тайге. Сделав несколько глотков и обмотав ноги, я подался в обратный путь, заметив, что где-то потерял свой посох. Посоха было жаль.

«Наверное, на горе у скалы», — подумал я.

После недолгих поисков я набрел на свои следы, оставленные мною при восхождении.

С поникшей головой, наполненной невеселыми мыслями, я брел по заснеженному лесу. Тут и там носились белки.

«Рыжие пушистые свиньи, которые думают только о себе, — злился я на грызунов. — Им бы лишь набить свое брюхо и повеселиться вдоволь».

Внезапно я остановился… Такое уже было со мною: прогулка по зимнему лесу, вино…, Кажется, это называется дежа вю.

— Ну, точно, — воскликнул я и стукнул себя по лбу. — В декабре прошлого года, да-да-да, именно вот так мы с Евочкой пробивались к моей даче через заснеженный подмосковный лес. Ох, и попили мы тогда винца!

В прошлом декабре я заработал большою головную боль, хотя некоторые почему-то называют это «геморроем». Это случилось из-за того, что пришлось работать подобно папе Карло, то есть много и усердно. В итоге компьютер спёкся, чайник я в сердцах разбил об пол. Проблема была решена, но мои нервы стали похожи на струны расстроенной гитары, ни к черту не годились, психика расшаталась, сердце и совесть окаменели, а по ночам снилось странное чудовище, страшное, как дикобраз, и злое, как акула.

Ева, чудная девушка, всегда была готова прийти на помощь. Заарканила, впихнула в электричку и буквально через два часа мы, к тому времени пьяные, сладкой парочкой пробивались дремучими подмосковными лесами. Мы были похожи на двух отставших поляков из знаменитого сусанинского отряда. Нет, конечно, мы не заблудились, ибо это почти невозможно, просто нашу дорогу занесло снегом. Декабрь тогда выдался теплым и снежным, поэтому каждый шаг давался нелегко, а иногда совсем не давался. Пришлось использовать допинг — на один километр бездорожья полагалась одна бутылка крымского портвейна. На наше счастье километров этих было всего три, иначе от десятка бутылок, аккуратно сложенных в моем рюкзаке, не осталось бы ни одной.

Я не выпускал Еву из рук, и когда я или она падали, то оказывались оба на снегу. Бог мой, как же ей нравилось целоваться, лежа в снегу. У меня от поцелуев в висках стучала кровь, а голова кружилась. Впрочем, мы тогда изрядно поддали красного. Я был готов лежать в её объятиях вечность, что зимой чревато пневмонией. Это были самые удивительные в моей жизни три километра. Мы падали, обнимались, целовались, пили вино, поднимались, делали несколько шагов, чтобы снова упасть, обняться, поцеловаться и так далее, пока не вышли на расчищенную дорогу.

— Да пошла она к чёрту, задница! — вдруг закричал я, сорванным голосом. — Да, именно жирная задница, жирней быть не может… Ева, ты самая жирная задница из всех задниц! Н-да, там было за что подержаться! И губы, и глаза у тебя блядские! И как я раньше этого не замечал!? Да замечал, замечал! Но уж больно они мне нравились…

Я остановился и перевел дух. На ходу я согрелся, на спине появилась даже легкая испарина. Это было плохо: стоило остановиться, как мокрая одежда тотчас остывала и мерзкий холод пробирался внутрь.

«Что это я вдруг разорался-то? — подумал я, облокотившись на толстую берёзу. — Меня же никто здесь не слышит и, по всей видимости, в ближайшее время придется обойтись без слушателей… Короче, нужно заткнуться и поспешить домой. Солнце-то уже садится, через час начнёт смеркаться. — И тут до меня дошло, что я забыл сделать очень важное дело, а именно заготовить дров на ночь: — Ах, песья голова, что же я дрова не заготовил? Ладно, соберу по дороге», — заверил я самого себя.

Я допил вино и припустился во весь опор, подгоняемый алкоголем и желанием успеть заготовить дрова. Меня совершенно не радовала перспектива провести ночь без тепла и горячего ужина. Нужно было спешить. Стараясь не отрывать ноги от наста, я, словно на лыжах, мчался по лесу. На снегу были видны мои следы, и я в прямом смысле не разбирал дороги.

Я бежал так быстро, что не сразу заметил рысь, сидящую под елью и с любопытством рассматривающую меня. Она пригнулась, когда я поравнялся с ее деревом, а затем проводила долгим взглядом. Эта встреча отрезвила меня, напомнив, что излишняя прыть может выйти в тайге боком. Мое счастье, что эта дикая кошка сидела под деревом, а не на нем…