Елена Негва - Меняя завтрашний день Страница 39

Алекс наяву видел встречу двух разных миров в одном городе, где новый, блестящий и уверенный мир старался задавить старый, колониальный, социалистический, и примеров этому он видел перед глазами предостаточно. По дороге он разглядывал из окна причудливую архитектуру города: дома так называемого английского колониального стиля соседствовали с высотками, построенными примерно полвека назад, выделяющихся серым, словно выгоревшим на солнце цветом, и совсем новыми, сверкающими башнями из стекла и бетона. Позади этого калейдоскопа домов возвышались горные цепи и отдельные вершины из чёрного базальта, которые были видны над облаками при подлёте к городу.

Алекс с удовольствием разглядывал новенькие иномарки последних моделей, стоявшие вдоль дороги, словно сошедшие с обложек глянцевых журналов. На улицах царила идеальная чистота, за окнами такси стремительно мелькали многоэтажные универмаги, небоскрёбы, и в них, как правило, располагались банки и офисы, через несколько мгновений сменившиеся зеленеющим парком, из которого выходила группа школьников в одинаковой форме, смешиваясь с пестрой толпой людей различных национальностей и оттенков цветов кожи.

Вдалеке, немного в дымке, как рассказывал Виталию Сергеевичу Костя, виднелся Замок Доброй Надежды — самое старое здание в республике, которое являлось бывшей ба-зой Голландской Ост-Индийской компании на торговом пути из Европы в Индию. И уже шестьдесят четыре года в нём теперь находится военный музей.

Вскоре они выехали на шоссе и городские кварталы за окнами сменились неболь-шими городками, рассыпанными по берегам полуострова, где местность стала более ров-ной. Навстречу им, в сторону Кейптауна двигался сплошной поток машин. Исчезали, словно таяли, горы из чёрного базальта, скрывая за собой отдаляющийся город, с обеих сторон дороги потянулись поля и пастбища, на которых паслись овцы и страусы. Водитель сбавил скорость, чтобы невзначай не задавить страусёнка или не столкнуться с взрослым страусом. Кое-где, среди светло-зелёного разноцветья травы, мелькали небольшие фермы.

По извилистой дороге, вырубленной прямо в скалах, путешественники преодолели последнее расстояние до края земли, где африканский материк заканчивался узкой полоской скал — мысом Доброй Надежды и перед взором открылись кипящие, вздымающиеся с рёвом волны, обозначая место слияния ледяных вод Атлантики и теплых вод Индийского океана, линия раздела которых проходила чуть левее Мыса.

— Параллельно шоссе, ближе к морю, идёт линия железной дороги, — отметил Костя, когда они вышли из такси. — Если судить по зданиям станций, то дорога построена где-то в начале столетия. Эх, как наяву вижу — едешь по этой старой дороге на север, устав за пару дней любоваться видами местной экзотики за окнами вагона, однако, стоит только позвать безупречно вышколенного чернокожего проводника и спросить название мест, которые мы проезжаем, так тебе тут же будет дан ответ на весьма неплохом английском. А в вагоне-ресторане наверняка можно услышать старый добрый джаз, который нам бы сыграла группа музыкантов…

Ветер шевелил его всклокоченные ярко-рыжие волосы, отчего они переливались в солнечном свете, словно золотисто-огненные волны. Константин довольно улыбался — он всегда был рад блеснуть своей эрудицией и никогда не упускал такого шанса, стараясь дарить окружавшим его людям как можно больше разнообразных знаний.

— Мыс Доброй Надежды, — задумчиво проговорил Комаровский, обводя взглядом колышущиеся на ветру высокие сухие травы, — обнадёживающее название для места, где об скалы столетиями разбивались корабли.

— Верно, — Костя кивнул, и медная прядь упала ему на лоб, — почти сто пятьдесят лет назад наконец-то соорудили маяк, который тоже облюбовали туристы, правда, я тут ещё ни разу не был. Только по заповеднику часок прогулялся и всё.

Высокая отвесная скала Мыса обрывалась в пучину океана, чьи бирюзовые волны обрушивались на чёрные камни и, разбиваясь о них, образовывали беснующиеся потоки белоснежной пены, которая смешивалась с иссиня-чёрными водами океана. Чуть дальше белели песчаные пляжи, разделённые огромными, причудливой формы, базальтовыми скалами, возле которых обитали истинные хозяева побережья — южно-африканские пингвины, на задних лапах важно вышагивающие по побережью.

— Они могут даже забраться под машину, эти шутники! — прокомментировал Костя, улыбаясь и прищуривая глаза, — поэтому тут на парковке, на всякий пожарный, установлены таблички: «Прежде чем завести машину, проверьте, нет ли под ней пингвина!»

Путники обошли оживлённую группу японских туристов, спускавшуюся с маяка, и поднялись выше по канатной дороге на смотровую площадку, не переставая восхищаться невероятной красотой места, в которое они пришли.

— Видимо, местная живность уже давно нас не боится! — немного помолчав, отозвался следователь и сделал глубокий вдох. — А воздух тут какой чистейший! Словно и не было усталости… Видимо, энергетика места очень сильная.

Алекс удивлённо смотрел на Комаровского, которого пребывание в Кейптауне сделало на редкость красноречивым и эмоциональным. Но в этих местах не было ничего такого, что могло оставить равнодушным: цвет океана словно на глазах менялся от тёмно-синего до ярко-бирюзового, бескрайнее голубое небо контрастировало с буйной зелёно-красноватой растительностью, а красота скал и разбивающихся о них волн не поддавалась описанию.

В воздухе чувствовалось всеобщее веселье и пьянящее чувство свободы, романтика расстилающегося перед глазами края света, и всё это не только заставляло забыть обо всех проблемах, неприятностях, заботах, но и подстёгивало, чтобы расслабиться, устроить себе праздник и больше не думать ни о чём, созерцая вечные и непрерывные движения волн, разбивавшихся об скалы, и воронки, образовывающиеся на месте встречи двух океанов. Несмотря на пронизывающий ветер, компания долго не могла оторвать взгляд от этой захватывающей дух красивейшей картины.

Пока Костя и Комаровский, наблюдали за волнами, Алекс перевёл взгляд и задумчиво смотрел на столб с множеством указателей, на которых были надписи с обозначением расстояний до известных городов: Нью-Йорк — 12 541 километр, Сидней — 11642 километра, Лондон — 9623 километра, Иерусалим — 7468 километров…

Что-то в возвышавшемся над ним указателе казалось Алексу знакомым и словно неотделимым мгновением от его истории жизни и памяти, не смотря на то, что указатель Алекс видел впервые и разглядывал его с интересом, с каким обычно оглядывают памятники и прочие достопримечательности. Так как ощущения были смутными, он списал всё на воздух, которым так восторгались следователь и микробиолог, и на окружавшую Мыс буйно цветущую растительность под ярко-синим небом…