Эдгар Берроуз - Тарзан - приёмыш обезьяны Страница 4

— Но, милый Джон, — возразила жена, — если ты не предупредишь капитана о готовящемся на него покушении, ты тем самым окажешься виновным в убййстве, ты будешь соучастником этих злодеев.

— Ты не понимаешь, что говоришь, моя милая, — ответил Клейтон. — Ведь я забочусь только о тебе. Капитан сам виноват, он заслужил эту кару; зачем же я стану подвергать опасности свою жену ради спасения такого мерзавца?

— Долг есть долг, — заявила жена, — никакие соображения не помогут тебе уклониться от его выполнения. Я была бы недостойна супруга, который из любви и жалости ко мне изменяет своему долгу. Конечно, я знаю, что последствия могут быть ужасны, но я достойно встречу их рядом с тобой. Лучше смерть, чем позор. И ты подумай, как нас будет мучить совесть, если с капитаном действительно случится несчастье!

— Ну, будь по-твоему, Элис! — ответил, улыбаясь, Джон Клейтон. — Может быть, мы напрасно тревожимся… Конечно, дела на корабле идут неважно, но мы, кажется, сгущаем краски.

Весьма возможно, что этот старый матрос сообщил нам не реальные факты о положении вещей, а только свои мечты и желания! Ему хочется отомстить обидчику, вот он и сочиняет, будто эта месть неизбежна… Вообще мятежи на кораблях сейчас редки. Лет сто тому назад они были заурядным явлением, а теперь о них что-то не слыхать… Но вот капитан идет в свою каюту. Я пойду к нему сейчас и объяснюсь, так как хочу кончить это гнусное дело скорее. Не очень-то мне приятно разговаривать с этим животным.

Сказав это, он с беззаботным видом направился к каюте капитана и постучал к нему в дверь.

— Войдите! — раздался недовольный голос.

Когда Клейтон вошел в каюту и закрыл за собой дверь, капитан рявкнул отрывисто:

— Ну?

— Я пришел сообщить вам, что сегодня случайно подслушал один разговор, из которого мне стало ясно, что ваши люди затевают мятеж и замышляют убийство.

— Ложь! — Лицо капитана побагровело. — Если еще раз у вас хватит нахальства лезть не в свое дело и подрывать дисциплину на моем корабле, я не поручусь за последствия! Черт вас возьми! Вы думаете, я очень боюсь, если вы лорд? Наплевать мне на лорда! Я — капитан корабля и никому не позволю совать нос в мои распоряжения.

К концу этой яростной речи взбешенный капитан потерял всякий контроль над собою, и последние слова он выкрикнул громким фальцетом, стуча одним кулаком по столу, а другим потрясая перед самым носом Клейтона.

КуЛаки у него были огромные.

Клейтон не шелохнулся. Он спокойно стоял и смотрел разъяренному капитану в глаза, как будто ничего не случилось.

— Капитан Биллинг, — сказал он наконец, — простите, пожалуйста, мою откровенность, но позвольте вам сказать: вы — осел!

И медленно повернувшись, он вышел спокойно из каюты. Это хладнокровие несомненно должно было вызвать в таком вспыльчивом человеке, каким был капитан, новые приступы ярости…

Если бы Клейтон не оскорбил капитана, весьма возможно, что тот через минуту раскаялся бы в своей излишней горячности, но своим поведением Клейтон раз и навсегда уничтожил всякую возможность примирения.

Теперь уже нельзя было надеяться, что в случае каких-нибудь несчастий капитан окажется союзником Клейтона и вместе с ним примет меры для самозащиты от взбунтовавшихся матросов.

— Ну, Элис, — сказал Клейтон, вернувшись к жене, — ничего хорошего не вышло. Этот молодец оказался неблагодарной свиньей. Накинулся на меня, как бешеный пес… И пускай матросы делают с ним, что хотят, мы должны позаботиться о себе сами. Идем в каюту, дорогая. Я приготовлю револьверы. Жаль, что наши ружья и заряды к ним находятся в трюме, в багаже.

Вернувшись в каюту, они застали там страшный беспорядок. Кто-то рылся в чемоданах и разбросал по каюте их платье. Даже койки и те были сломаны, а постельное белье валялось на полу.

Клейтон перебрал все вещи. Все оказалось в целости. Ничего не пропало. Исчезли только два револьвера да пули.

— Жаль, — сказал Клейтон. — Они взяли наиболее нужное. Теперь уже нельзя сомневаться, что нам угрожает бунт.

— Что же теперь делать, Джон? — воскликнула жена. — Теперь я не стану настаивать, чтобы ты пошел к капитану, потому что не хочу, чтобы ты снова подвергся оскорблению. Может быть, лучше всего держать нейтралитет? Предположим, что победит капитан. Тогда все пойдет по-прежнему, и бояться нам нечего. А если победят матросы, будем надеяться (хотя, кажется, надежда плоха), что они не тронут нас, так как увидят, что мы не мешали им действовать.

— Хорошо, Элис! Будем держаться середины!

Они стали приводить свою каюту в порядок и только тогда заметили, что из-под двери торчит клочок какой-то бумажки. Клейтон нагнулся и поднял ее.

Малограмотные каракули, выведенные рукой, явно непривычной к перу, предупреждали Клейтона, чтобы он не смел сообщать капитану о пропаже револьвера и не говорил никому о своем разговоре с матросом. Иначе и ему, и его жене — смерть.

— Ну что ж, будем паиньки, — сказал Клейтон с горькой усмешкой. — Нам ничего другого не осталось, как сидеть смирно и ждать своей участи.

Дикое убежище

Ждать пришлось недолго. На следующее утро Клейтон вышел из каюты, чтобы прогуляться по палубе перед завтраком. Вдруг раздался выстрел. За ним еще несколько.

У капитанского мостика сгрудились все командиры. Матросы обступили их пестрой толпой; Черный Майкл впереди всех.

Стреляли офицеры. После первого же выстрела матросы разбежались и попрятались кто за мачту, кто за надстройки. Из-под прикрытий они стали отстреливаться.

Капитан уже убил двоих матросов из револьвера.

Старший помощник капитана зашатался и упал ничком. Черный Майкл скомандовал: «Вперед!» — и бунтовщики кинулись на оставшихся вчетвером офицеров. Ружей и револьверов у них было мало, поэтому в ход пошли багры, топоры и кирки.

Капитан снова выстрелил и промахнулся. Ружье второго помощника дало осечку.

С той и другой стороны сыпались страшные проклятья. Ругательства, треск выстрелов, стоны и вопли раненых превратили палубу «Фувальды» в подобие сумасшедшего дома.

Едва офицеры успели отступить на несколько шагов, как матросы бросились на них. Дюжий негр одним взмахом топора раскроил капитану голову от лба до подбородка; минуту спустя и остальные офицеры пали мертвые или раненые под градом ударов и пуль.

Мятежники действовали быстро и решительно. Во время свалки Джон Клейтон стоял, небрежно облокотясь у прохода, и задумчиво курил трубку, как будто присутствуя на состязании в крикет.

Когда упал последний офицер, Клейтон решил, что ему пора спуститься вниз, к жене, он боялся, что мятежники ворвутся в каюту и застанут ее там одну.