Дастин Томасон - 21.12 Страница 4

Вот только добиться поставленной цели пока так и не удалось. В конце десятилетия производители мясной продукции развернули весьма успешную пропагандистскую кампанию, опираясь на тот факт, что за все это время в США был зафиксирован только один случай заболевания человека «коровьим бешенством». Стэнтону и его институту существенно урезали финансирование, а потом, когда и в Англии заболеваемость упала до нуля, общественность быстро потеряла к этой теме всякий интерес. Бюджет института прионов ужали до предела, и Стэнтону поневоле пришлось расстаться с частью сотрудников. Но что было еще хуже, они так и не нашли средства ни от одного из связанных с прионами заболеваний; за многие годы разработки и тестирования различных лекарств и методик лечения надежда вспыхивала не один раз — чтобы снова угаснуть, оказавшись ложной. Но Стэнтон отличался незаурядным упрямством и к тому же был закоренелым оптимистом. Он продолжал трудиться не покладая рук, не теряя веры в то, что уже следующий эксперимент даст решение проблемы.

Перейдя к соседней клетке, он увидел, как еще одна змея готовится напасть на мышь, а добыча отказывается пугаться, демонстрируя своим поведением лишь признаки полнейшей скуки. Проводя этот эксперимент, Стэнтон и его группа пытались понять, какую роль играют прионы в контроле над «врожденными инстинктами», каким является, например, страх. Мышей ведь не надо обучать бояться шороха травы, который предвещает приближение хищника, — этот страх заложен в генетическую программу зверьков. Но стоило на первоначальной стадии эксперимента «отключить» у подопытных животных работу прионов, как мыши стали вести себя неадекватно и даже агрессивно. После чего команда Стэнтона приступила к углубленному изучению того, как удаление прионов влияет на наиболее сильные страхи грызунов.

В кармане белого халата Стэнтона завибрировал мобильный телефон.

— Алло!

— Это доктор Стэнтон? — В трубке звучал незнакомый женский голос, но звонила либо врач, либо медсестра, потому что только профессиональный медик не рассыпался бы первым делом в извинениях, что беспокоит в столь ранний час.

— Да, что вам угодно?

— Меня зовут Микаела Тэйн. Я на третьем курсе ординатуры при Пресвитерианской больнице восточного Лос-Анджелеса. Мне дали ваш телефон в окружном медицинском центре. Нам кажется, что мы столкнулись со случаем прионовой инфекции.

Стэнтон улыбнулся, поправил очки на переносице и сказал:

— Понятно.

А сам тем временем уже стоял у третьей клетки. Внутри еще одна мышь играла со змеиным хвостом, а пресмыкающееся казалось совершенно сбитым с толку этим вопиющим нарушением естественного порядка вещей.

— Что значит ваше «понятно»? И это все, что вы мне скажете? — спросила Тэйн.

— Пришлите образцы в наш институт, чтобы мои сотрудники могли ознакомиться с ними, — отозвался Стэнтон. — Когда получим результаты, с вами свяжется доктор Дэвис.

— И когда это будет? Через неделю-другую? Быть может, я неясно выразилась, доктор? Меня порой упрекают, что я говорю слишком быстро. Повторяю: мы полагаем, что у нас появился случай прионовой инфекции.

— Как я понял, это только ваше предположение, — сказал Стэнтон. — Но что показали генетические анализы? Вы уже получили отчет?

— Нет, но…

— Послушайте, доктор Тэйн, — перебил ее Стэнтон. — Мы отвечаем на тысячи подобных звонков ежегодно, но лишь в единичных случаях действительно имеем дело с прионами. Так что перезвоните нам, если генетические тесты окажутся положительными.

— Но, доктор, сами по себе симптомы позволяют диагностировать…

— Уже догадываюсь. Ваш пациент с трудом передвигается…

— Нет.

— Страдает потерей памяти?

— Этого мы не знаем.

Стэнтон постучал пальцем по стеклу одной из клеток, любопытствуя, отреагирует ли на звук хотя бы одно из животных. Но ни змея, ни мышь не обратили на него ни малейшего внимания.

— Тогда о каких симптомах идет речь, доктор Тэйн? — спросил он, не слишком концентрируясь на ответе.

— Слабоумие и галлюцинации, странности поведения, дрожь, обильное потоотделение. И совершенно исключительный случай бессонницы.

— Бессонницы?

— Когда его только доставили, мы посчитали, что это из-за алкогольной абстиненции, — сказала Тэйн. — Но мы не обнаружили никаких признаков алкоголизма, и потому я провела дополнительные анализы, которые дают основания подозревать, что пациент может страдать от фатальной семейной бессонницы.

Вот теперь она действительно заинтересовала Стэнтона.

— Как долго он у вас?

— Три дня.

ФСБ представляла собой плохо изученную, быстро прогрессирующую болезнь, которая вызывалась генной мутацией. Она передавалась от родителей к детям и действительно являлась одним из немногих заболеваний, связанных с прионами. Большинство страдавших ею людей первоначально прибегали к медицинской помощи, потому что начинали обильно и постоянно потеть и с трудом засыпать ночью. Через несколько месяцев бессонница становилась хронической. Пациентами овладевала слабость, начинались приступы беспричинного страха, люди теряли способность нормально передвигаться. Переходя от галлюцинаций наяву к вызывающей панику реальности, почти все больные ФСБ умирали, проведя без сна несколько недель, и ни доктор Стэнтон, ни один другой врач ничем не могли им помочь.

— На вашем месте я бы не торопился с диагнозом, — сказал он. — Статистика заболеваемости ФСБ в мире составляет один случай на 33 миллиона человек.

— Что же еще может служить причиной полнейшей бессонницы? — спросила Тэйн.

— Например, не замеченная вами зависимость от метамфетаминов.[4]

— Мы находимся на востоке Лос-Анджелеса, так что я имею удовольствие чуять «мет» в дыхании пациентов каждый день. Нашего парня основательно проверили на наркоту. Он чист.

— От ФСБ пока пострадали менее сорока семей во всем мире, — сказал Стэнтон, продолжая двигаться вдоль ряда клеток. — И если бы тут присутствовала семейная история, вы бы уже о ней упомянули.

— Дело в том, что мы пока не смогли поговорить с ним, потому что не понимаем его языка. С виду он латиноамериканец или, возможно, абориген-индеец. Вероятно, из Центральной или Южной Америки. Формально у нас есть переводчик, но это громко сказано. Просто сидит паренек с незаконченным высшим и кипой потрепанных словарей.

Стэнтон посмотрел сквозь стекло очередной клетки. Змея лежала совершенно неподвижно, а изо рта у нее торчал кончик серого хвостика. Не пройдет и нескольких часов, как остальные змеи тоже проголодаются и подобная ситуация произойдет в других клетках. Многие годы работы в институте не приучили Стэнтона равнодушно относиться к судьбе подопытных зверьков и не чувствовать себя виноватым в их гибели.