Станислав Родионов - Искатель. 2004. Выпуск №10 Страница 4

- Я же не сочинил, Филипп Иваныч.

Ход мыслей Артамонова просматривался: любой здравый начальник думает, как бы от материала избавиться. Но милиция не возьмет, не их подследственность; КГБ тем более - нет признаков подрыва государственной власти. Поскольку начальник упомянул Бога и черта, не прикидывал ли он возможности направить дело куда-нибудь по церковной линии? Пропал труп - без черта не обошлось.

- В моем производстве восемь дел, кроме этого, - сообщил я, что он знал и без меня.

- Раскидаем по другим следователям.

- Далеко ездить до Фруктового…

- Выписывай командировку.

Я прошел в свой кабинет и, дёрнутый подозрением, начал звонить. Найти по телефону участкового в районе, что медведя встретить в наших захоженных лесах. Но я нашел, не медведя, а участкового:

- Лейтенант, как самочувствие?

- Чего-то знобит. А как вы узнали?

- Ясновиденье. Понятые здоровы?

- Какое там… Два куска мяса.

- В каком смысле?

- Запили по-черному…

Как я узнал? При помощи логики. Землекоп получил за эксгумацию деньги - ясно, что гульнёт за компанию с понятыми. А колодезную воду мы пили вместе с участковым. Точность логики следовало проверить. Я позвонил в Бюро судебно-медицинских экспертиз и попросил ту, которая выезжала на эксгумацию. Мне ответили четко и односложно:

- Гриппует.

Теперь уж я не сомневался, что эксперт-криминалист тоже пострадал. Но к телефону в РУВД подошел сам криминалист. Я поздоровался:

- Слава Богу!

- В каком смысле, товарищ следователь?

- Ты здоров и невредим.

- Здоров, но вредим, то есть поврежден: ногу растянул так, что еле хожу.

Дед Никифор прав. И мой начальник прав. Я вспомнил историю с археологами, которые раскопали одну из египетских гробниц и все умерли. Буду чаще мыть руки.

5

Я опять приехал во Фруктовый, где меня ждали трудности. Следственные, бытовые… Главная трудность гнездилась во мне - я не переносил одиночества. Вернее, разлуки с женой. И на сколько дней она, разлука? Утешало, что до города автобусом часа полтора…

Дед Никифор стоял там же, где стоял. У забора. Увидев на моем плече увесистую сумку, деловито спросил:

- Будешь ловить?

- Кого?

- Сбежавшего из могилы Федьку Висячина?

- Дед, кто в поселке пускает жильцов?

- Да хоть я. А зачем не пускать, когда вот изба пустует. Живи.

- Она чья?

- Ничья. Хозяйка померла, наследников нет. Да и кому такая хибара нужна…

И верно. Бревенчатый домик почернел и походил на сарай с окнами, правда, забитыми досками. Лишь крыльцо, видимо, пристроенное недавно, выглядело молодцевато.

- Дед, а в нем жить-то можно?

- Свет и плита есть. А не понравится, ко мне переберешься.

Я поднялся глянуть. Железная кровать, стол да плита. Жить можно. Мне на недельку - согласно командировочного удостоверения.

Отодрав с окон доски, я принялся за кое-какую уборку. Дед помогал: выбрасывал пустые консервные банки, которых было в избе, что шишек в еловом лесу. Мокрой тряпкой протер стол, шваброй помазал пол. И распахнул окна.

- Это ни к чему, - заметил дед.

- Ограбят?

- Кровососы спать не дадут.

- Летучие мыши?

- Комары.

Я распаковал сумку. Кипятильник, растворимый кофе, сахар, булка и колбаса. Принес воды из колодца с участка деда Никифора. В литровой банке вскипятил, достал из тумбочки две чашки, ополоснул кипятком и пригласил деда к столу.

- Непорядок, - вздохнул он.

- В каком смысле?

- Положено отметить приезд.

- Не захватил. Подожди, обживусь…

Кофе ему не шло. После первой чашки я догадался: он привык пить со сгущенкой. В сумке банка имелась. Я открыл. Сладкий кофе дед начал сосать с громкими чмоками, сообщив:

- Я и родился тут, в избе.

- И в городе не жил?

- Как не жить… После войны получили мы с женой квартиру из трех комнат. Куда столько? Пустили пожить молодую парочку, а они возьми да и размножься до трех детей. Плюнули мы и вернулись в свою избу.

- Бросили квартиру?

- Короче, вытурили нас. Да ведь здесь воздух плюс рассыпчатая картошка.

Я пожалел, что не захватил водку, - ехать без нее в деревню, как являться в ресторан без денег.

Не во сне ли я? Еще утром сидел в нашей уютной кухоньке и пил чай. Лида пыталась накормить меня на весь срок командировки. Совала в дорожную сумку какие-то пакеты и пакетики, объясняя их назначение. Я не слушал, запоминая трепещущие пепельные волосы, уже стянутые тоской щеки и губы, готовые задрожать. И вот изба, запах жженой глины от печки, и какой-то киношный дед. Нет, не реалистический сон, а иррациональная картина.

- Ну, Никифор, покойник не нашелся? - полушутливо спросил я.

- А куда ему деваться, - заметил дед.

- Лег в гроб? - продолжил я острить.

- Не лег, но в поселке, - внушительно подтвердил Никифор.

Дед острил? Или я его не понял? Или труп вернули, доставив на кладбище? Я уточнил:

- В поселке… Это значит где?

- Надо искать, - посоветовал Никифор.

- Он что?.. Ходит по домам?

- Ага, ходит, - засмеялся дед.

Я не разделяю хамского отношения к старикам. Мол, они такие-сякие. Их надо воспринимать, как, например, воспринимаешь другую национальность. Она не плохая, она другая. Но, похоже, мой дед был уж совсем неведомой мне национальности.

- Кто его видел? - задал я шизоидный вопрос.

- Да разве он явится? Наозорует - и был таков, - объяснил Никифор.

- Что значит «наозорует»?

- У Мироновны лопнули все банки с огурцами. Его работа.

- Неужели?

- У Мишки Свинолупова за ночь все волосы повылезали,- добавил дед.

- Лишай?

- У него же появляется дева в белом.

- Зачем появляется? - не понял я.

- Хрен его знает. Постоит у порога и сгинет.

- Куда сгинет?

- Неведомо. А бабку Федосееву ковырнул и поставил вверх ногами.

- Зачем? - опять не понял я.

- Хрен его знает, - объяснил он стандартно.

Я попытался на шерстистом лице разглядеть глаза - не шутит ли? Ничего веселого в них не обнаружил. Может быть, я чего-то не понимаю в местном колорите? Никифор понизил голос до таинственного:

- Начались дела непотребные. На кладбище-то крест железный шатается.

- Наверное, подмыло?

- Ломом не своротить. Когда рядом люди, ведет себя смирно. А если отойдешь, то его закособочит, как от землетрясенья.

- Могила чья?

- Безымянная, старая.

- Значит, еще один покойник вылезает, - решился я на шутку.

Никифор шутке не обиделся. Наоборот, отерев ладони о выгоревший китель, придвинулся к моему уху.