Владимир Беляев - Встреча с границей Страница 4

А мы знали, что нарушитель был вооружен. Свечу — тихо. Снова зову собаку — не откликается. Как сквозь землю провалилась.

— Может, она там задохнулась в сене-то? — вырвалось у кого-то из слушателей. — У нас в совхозе однажды...

— Подожди, — мягко остановил его Смолин, — слушай,что было дальше. — Возле глаз Александра Николаевича собираются морщинки, глаза весело смеются. — Спускаюсь обратно вниз и беру у офицера Копытова пистолет. Копытов как раз был в ту ночь с нами...

— А что у вас своего пистолета разве не было? — опять послышался нетерпеливый голос.

— Почему, был, — говорит Смолин. — Но с одним пистолетом на такое дело идти опасно, вдруг откажет, тогда что? С двумя надежнее. Ну вот, значит, пистолет Копытова за пазуху, свой — в руке и лезу опять на сеновал. Протиснулся под крышей, присветил фонарем и вижу такую картину: мой Аргон преспокойно сидит на чьей-то спине и добродушно скалит на меня зубы, будто смеется. Подполз я, дернул нарушителя за рукав и говорю ему, чтоб он вылезал отсюда. Полез. Я громко кричу своим вниз, чтобы приняли его там по всем правилам.

Спустя некоторое время, мне отвечают, что оружия при нарушителе не оказалось, надо искать на сеновале. «Ищи!» — говорю Аргону. Он начал обнюхивать сено, разгребает лапами. Свечу в то место фонарем, смотрю: Аргон лезет обратно, тащит в зубах гранату. Да не за что-нибудь, а за кольцо взрывателя. Тут мне не по себе стало. Ну что ему, думаю, стоит тряхнуть головой — и обоим крышка. Первоначально промелькнула мысль: надо бежать с этого сеновала, спасаться, пока не поздно. Но потом сообразил, что собака погибнет или бросится за мной, а это значит шансы взрыва увеличатся, Вот, думаю, история с биографией. Оставалось одно: подластиться к собаке.

«Тихо, — говорю ей, — тихо, Аргон». — Осторожно протягиваю руку. Ухватился за гранату, а Аргон не дает. Держит в зубах кольцо, а сам хвостом виляет, дескать, вот я какой хороший. Ну, потом все же выпустил.

В Ленинской комнате раздается вздох облегчения. Солдаты восхищенно смотрят на старшину, завидуют ему, конечно, в душе. Да ведь и есть чему завидовать: вся грудь в орденах и медалях. Сто семьдесят три нарушителя государственной границы задержал человек. Последнего, сто семьдесят третьего, совсем недавно. Приехал на заставу проводить занятия по следопытству, а ночью решил принять участие в проверке наряда и задержал. Когда его потом спросили, как было дело, Александр Николаевич ответил очень просто:

— Да как... Иду вдоль КСП, глянул в сторону — на земле что-то чернеет. Присветил фонарем, а он сидит. Поднимайся, говорю, пошли. Ну и привел на заставу. Обычное дело, никаких осложнений не было.

Говорят, на этой заставе долго потом разводили руками:

— Чудо какое-то и только. То не было, не было нарушителей, а тут вдруг объявился. Словно знал, что приехал Смолин.

3

Мы сидим за столом в квартире Смолиных. Юзефа Антоновна, жена Александра Николаевича, куда-то вышла, сын Виктор на заводе, а дочь Любаша в пионерском лагере. Стол завален грамотами, книгами, письмами, фотографиями. Все это по моей просьбе не очень охотно выложил Александр Николаевич из книжного шкафа.

Листаю альбомы, перебираю письма, книги с дарственными надписями.

«Заслуженному пограничнику от воинов Н-ского полка...»

«Человеку высокого долга, мужества и отваги от пограничников Крыма».

«Герою книги А. Авдеенко «Горная весна» и кинофильма «Над Тиссой» старшине Смолину Александру Николаевичу от пионеров школы № 22...»

На фотографиях Смолин с боевыми товарищами на границе, на Красной площади в Москве, в ЦК комсомола, на соревнованиях следопытов, на охоте, на рыбалке. Многие фотографии с автографами солдат, офицеров, генералов. В их числе и фотография Никиты Федоровича Карацупы, подаренная Смолину.

И снова книги. На одной из них круглым, не устоявшимся еще почерком:

«Дорогой папа, поздравляю тебя с днем рождения. Желаю тебе больших успехов в работе и хорошего здоровья. Виктор».

— Хороший у меня парень, — сказал Александр Николаевич о сыне. Помолчал и с тихой грустью добавил: — Так и вырос, можно сказать, без меня. Дома-то мне мало приходится бывать, почти все время на границе.

И словно в подтверждение этих слов, раздался стук в дверь — настойчивый и требовательный. Вошел солдат.

— Товарищ старшина, вас вызывают в штаб.

— Где? — спрашивает Смолин солдата.

— На участке... заставы.

— Иду!

4

Дорога то поднималась на холмы, и тогда казалось, что машина взлетала над землей, то круто вела вниз, и мы, как под воду, ныряли в тенистую прохладу леса.

День был жаркий. В небе беспорядочно блуждали облака. Временами они собирались где-нибудь в одном месте, клубились, мрачнели, обещая грозу. Но потом что-то там у них расстраивалось, и облака вновь расползались по небу, как стадо белых овец по выжженной солнцем степи.

Солдат-шофер включил радио и забарабанил пальцами в такт музыке по баранке руля, как по клавишам рояля. Сперва меня это тревожило: сто километров в час — не слишком ли много для подобного рода музыкальных упражнений? Я красноречиво покосился на шофера, но он то ли не заметил, то ли не обратил внимания. Однако машину вел уверенно, и это вскоре меня успокоило.

Впереди на дороге показалась группа вооруженных пограничников. Один из них поднял над головой красный флажок. Шофер прильнул лицом к ветровому стеклу, флажок резко опустился, и мы промчались не сбавляя хода.

— Видали? — победно сверкнул глазами водитель. — Все кругом уже блокировано нашими ребятами. Теперь нарушители далеко не уйдут. — И он снова лихо забарабанил по рулю своими длинными музыкальными пальцами.

У поворота дороги возле какого-то населенного пункта он затормозил и, высунувшись из машины, спросил сержанта:

— Начальник отряда давно проехал?

Сержант наморщил лоб, прикинул в уме, ответил:

— С полчаса как проехали.

Я взглянул на часы. Значит, нам не намного удалось сократить разрыв во времени, полковник со Смолиным торопятся не меньше нашего.

Было очень досадно, что я не уехал вместе с ними. А вышло это так. Когда мы со Смолиным прибежали во двор отряда, поднятые по тревоге пограничники гарнизона уже садились в машины, Александр Николаевич тут же куда-то исчез, а я решил зайти в штаб выяснить обстановку.

В штабе все напоминало фронтовые дни. В коридорах деловито сновали офицеры, увешанные планшетами, полевыми сумками, оружием. В комнате оперативного дежурного почти беспрерывно звонили телефоны. За дверью с табличкой «Вход строго воспрещен» кто-то настойчиво повторял одно и то же: «Ракета», «Ракета», я «Заря»! Как вы меня слышите? Прры-ем!»