Ольга Михайлова - Оборотни Митрофаньевского погоста (СИ) Страница 4

   -Не думал даже. А чья могила была та, что отодвинулась?

   Челюсть Бартенева отвалилась. Он несколько раз сморгнул, тяжело сглотнул и наконец хрипло проговорил:

   -Ты... это...серьёзно?

   -Разумеется. Ты помнишь, где это случилось?

   Бартенев смерил друга внимательным взглядом и в итоге все же поверил, что тот не шутит. Слишком мрачны были его глаза, слишком уж много тоски и непонятной муки в них проступило. Порфирий задумчиво уставился на ломовский серебряный самовар на столе и наморщил лоб, вспоминая.

   -Пожалуй, помню, чего там не помнить-то? Там и скамья, и вяз. При луне я ничего толком не видел, но утром всё разглядел. Ограда могильная зеленой краской выкрашена, надгробие серого гранита, ангел чёрный мраморный над урной склонился. На эпитафию я не глянул, не до неё было, но табличка там была.

   Корвин-Коссаковский через силу улыбнулся.

   -Что же, завтра к вечеру мимо проедем. Вот и поглядим.

   Глава 2. Безымянная могила.

   "Лопата и кирка, кирка,

   И саван бел, как снег;

   Довольно яма глубока,

   Чтоб гостю был ночлег..."

   Шекспир "Гамлет"

   В тот вечер хозяин и его гость легли спать рано, едва стемнело, собираясь подняться с зарей, но Бартенев, хоть и чувствовал боль в плечах и ломоту в пояснице, долго лежал на мягкой перине без сна. Его удивило то, как воспринял его рассказ Арсений, совсем не того Порфирий ждал от друга. Недоумение его ещё более усугубилось, когда уже за полночь услышал он в спальне Корвин-Коссаковского звук распахнувшейся рамы и размеренный скрип половиц. Арсений не спал, но мерил шагами комнату.

   Как бы то ни было, воскресный рассвет оба встретили с удочками на местном пруду и речной протоке, ловили корюшку, стерлядь, угря и плотву, потом Корвин-Коссаковскому попалась небольшая щука, а Бартенев вытащил сома. Оба они словно по взаимному уговору предали вчерашний разговор забвению, но когда улов был сдан на кухню Анфисе, Порфирий, всё это время о чем-то сосредоточенно размышлявший, заговорил:

   -Не могло это быть правдой, Арсений. Разговор этой бесовщины и четверти часа не длился, а после я сразу проснулся - и утром. Стало быть, спал я. Да и будь это наяву, я бы не уснул, наверное, после...

   Корвин-Коссаковский, однако, аргумент серьезным не счёл и пренебрежительно махнул на него рукой.

   -Ты намаялся с дрожками, сидел в темноте, отдыхал, подрёмывал. Потом - видел то, что видел, а дальше усталость взяла своё, ты уснул. Я ведь тебя без малого сорок лет знаю. Ты в некотором роде бесстрашен, не отчаянно храбр, а именно из тех, кто просто страха не ведает. Ты и Змея Горыныча увидал бы - токмо удивился бы. Ты и тут испуган не был, а лишь удивлён. Потому и уснул после - как ни в чём не бывало.

   Бартенев польщёно хмыкнул, комплимент Арсения, что и говорить, был приятен, но он тут же и возразил другу:

   -Постой, смелость тут ни при чём. Ты, что же, в нечистую силу веришь, что ли?

   Но и этот аргумент не сразил Корвин-Коссаковского.

   -Занимался бы я войсковым провиантом да фортификацией, - вздохнул Арсений, разведя руками, - может, и не верил бы. Но при моей службе в нечисть начинаешь верить быстро. То одержимых видишь, то бесноватых, а иные и вовсе демоны во плоти и крови. Но я привык именно к людям, ты же говоришь о бесах в чистом виде. Но что мешает ей принять человеческий облик? Вот это и надо расследовать.

   -Ну, это ты уж... слишком, - осторожно проговорил Бартенев, напряженно всматриваясь в лицо друга. Он давно понял, что тот чего-то не договаривает, скрывает от него понимание чего-то болезненного, при этом совсем не шутит и вовсе не мистифицирует его. Глаза Корвин-Коссаковского, и без того тёмные, точно налились за ночь свинцом. - Я понимаю, ты двадцать пять лет в полиции, но что тут расследовать-то? Упыря болотного за хвост не схватишь, покойника к суду не привлечёшь... И что ты, кстати, на могиле-то увидеть хочешь? Имя?

   Вообще-то Корвин-Коссаковский последние годы курировал тайную агентуру секретного делопроизводства Департамента полиции, и деятельность его с делами уголовными, а тем более мистическими, никак не пересекалась. Сейчас он снова развёл руками.

   -Сам не знаю...

   Собираться в город они начали загодя и, отведав ушицы и жареной плотвы, были готовы к выходу. Бартенев обещал подвезти Арсения к нему на Лиговский проспект, где тот после смерти жены одиноко жил в старом отцовском доме, а пока они быстро миновали расстояние до погоста и остановились как раз там, где из дорожной колеи след колеса уводил вниз по насыпи. Коляску его вытаскивали понизу, потому след не затоптали.

   -Вот тут я на камень впотьмах наехал, - указал рукой Порфирий Дормидонтович, - вот следы копыт Красотки, вот тут я привязал её. А вот и скамья. А могила - вон, ангел чёрный над урной склонился.

   Корвин-Коссаковский внимательно разглядывал кладбищенскую диспозицию. Погост в этом месте полого спускался с холма, захоронения тут явно были старые, ибо между ними росли дубы, клены и вязы с массивными стволами и мощными кронами. Само кладбище, основанное сорок лет назад, в начале 30-х годов, из-за разразившейся тогда в городе эпидемии холеры, подчинялось не церкви, а городской полиции, и изначально называлось Тентелевским, а после постройки церкви Святого Митрофана Воронежского стало зваться Митрофаньевским. Потом рядом с холерным участком возникло городское кладбище, престижным, правда, не считавшееся. Богатые захоронения кучковались около церкви, по окраинам хоронили людей попроще.

   Место странного видения Бартенева находилось как раз неподалеку от храма, к тому же - было удобно расположено при дороге, и потому на могилах здесь возвышались помпезные мраморные кресты и пошловатые надгробия со скорбящими матронами дурного вкуса, ажурные решетки сменялись тяжелыми гранитными склепами фамильных захоронений богатых купеческих семей Сытовых, Русаковых, Дурдиных, кое-где мелькали и дворянские фамилии.

   Арсений Вениаминович отметил и то, что могила, из которой выходил бартеневский покойник, на первый взгляд, стояла особняком, но при приближении к ней Корвин-Коссаковский заметил, что на самом деле захоронения были и вокруг гробницы, но все это были простые земляные холмы с деревянными крестами, по ветхости наполовину ушедшими в землю, безымянные и заброшенные, заросшие крапивой и бурьяном. Черный же монумент выделялся издали сияющей поверхностью полированного мрамора, и скульптура - рыдающий чёрный крылатый ангел, склонившийся над урной с прахом, - сделана не в расчёте на дурной купеческий вкус, но была почти произведением искусства. Оттенявшая ангела старая плита серого гранита и вправду имела привинченную по четырём углам позлащённую табличку и, подойдя вплотную к ограде, Арсений Вениаминович прочёл там только несколько слов на французском: