Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин Страница 4

3

Сообщение начальника Особого отдела округа внесло в нашу работу не только напряженность, но и бо́льшую конкретность. Хотя сведения о вражеском агенте не были точными, они ориентировали нас на целенаправленные действия.

Сотрудники отдела были раскреплены по подразделениям войсковой части. Нам поручалось предпринимать все необходимые меры, чтобы выявить лиц с темными пятнами в биографии.

И когда вплотную занялись такой работой, выяснилась странная картина: на строго засекреченном объекте и в запретной зоне все же оказались такие люди.

Как могло случиться такое? — спрашивали мы себя. И тут же отвечали: в жизни возможно всякое, где-то секретарь сельсовета, не заглянув в метрические записи, подтвердил дату и место рождения; где-то работник отдела кадров формально отписался. Мало ли как могло быть. И вот теперь после повторной проверки обнаруживались неожиданные факты.

Однажды в разговоре с Павловым я высказал свои соображения на этот счет.

— Люди — не прозрачные стеклышки, — сказал Владимир Васильевич. — Они меняются с годами: скрывают то, что невыгодно, выставляют напоказ то, что характеризует их с лучшей стороны, иные хитрят, мошенничают… Нелегко, ох нелегко понять человека! — заключил он.

Как-то утром, не заходя в отдел, я пошел в авиаэскадрилью. По моим наметкам, мне нужно было поговорить там о летчиках, штурманах, работниках аэродромного обслуживания.

С командиром эскадрильи подполковником Сарычевым я один раз уже встречался в штабе. Тогда на меня произвела впечатление его аккуратность: подворотничок был свеж и накрахмален, китель хорошо пригнан, на брюках выделялись острые складки, сапоги сверкали зеркальным блеском. На этот раз его костюм отличался особенным шиком. Я невольно залюбовался подполковником: выше среднего роста, широкоплечий, статный.

Я попросил Сарычева рассказать мне о людях, работающих в эскадрилье.

— Максим Андреевич, народу у нас много, о всех я не смогу вам рассказать, но смею заверить: люди у нас хорошие, проверенные. Правда, есть один товарищ, которым вам следует поинтересоваться, — уверенно проговорил подполковник, будто этот вопрос был для него давно решен.

— Кто он такой?

— Лейтенант Кузьменко, работает на аэродроме. Однажды он признался, что живет под чужой фамилией.

— Вот как? Когда же и почему он сменил фамилию?

— Знаете, я счел неудобным расспрашивать его об этом.

— Как же так, Степан Ильич? Работаем на таком объекте, — упрекнул я.

— Понимаю, виноват, но вот получилось, не осмелился спросить, — оправдывался подполковник. — Честно говоря, полагал, что вам известно о нем.

— Где он был во время войны? — спросил я.

— Воевал, имеет награды, — Сарычев поправил орденские колодки на своем кителе.

— К слову, Степан Ильич, вы на каком фронте воевали? Не обижайтесь, спрашиваю просто для знакомства, — сказал я, опасаясь, что подполковник расценит мой вопрос как недоверие к нему.

— Чего же обижаться. Я служил в санитарной авиации, два года в Иране, затем на Первом Украинском фронте, был ранен. После выздоровления служил в Забайкалье и на Дальнем Востоке.

При дальнейшей беседе выяснилось, что оба мы родились в Поволжье. Я бывал в тех местах, которые называл Сарычев.

— Правильно говорят, два человека всегда найдут общие интересы, — сказал подполковник. — Заходите, будем друзьями.

Назавтра я посмотрел личное дело Кузьменко Григория Павловича. Наспех написанная справка сельского Совета указывала год и место рождения; не без удивления я прочитал в анкете: Кузьменко имеет звание Героя Советского Союза.

Вечером я доложил начальнику отдела о результатах встречи с Сарычевым и о лейтенанте Кузьменко.

Павлов разрешил мне поговорить с лейтенантом.

По моему вызову Кузьменко явился без опозданий. Увидев на его груди Золотую Звезду Героя Советского Союза, я с недоумением подумал, почему же командир авиаэскадрильи не сказал мне об этом.

— Лейтенант Кузьменко, — представился он, войдя в комнату заместителя командира эскадрильи, где я ожидал его.

— Когда и за что вы получили звание Героя Советского Союза? — спросил я его после нашего знакомства.

— В сорок третьем, за форсирование Днепра.

— Расскажите, пожалуйста, о своей жизни, о службе.

— Понимаю, чем вызван ваш интерес ко мне, — сказал Кузьменко. — Я живу под чужой фамилией. Давно собирался зайти, покаяться, да вот…

— Ну что ж, сделать доброе дело никогда не поздно. Расскажите, как это случилось?

Кузьменко снял фуражку, сел и, получив разрешение, стал не спеша закуривать, должно быть обдумывая, с чего начать рассказ. Красивое, моложавое лицо лейтенанта разрумянилось.

— Токарев я, по-настоящему, Петр Иванович, — начал взволнованно лейтенант. — Перед войной закончил среднюю школу, хотел поступить в авиационный институт. Не прошел по конкурсу. — Он сделал глубокую затяжку и выпустил целое облако дыма. — Вернулся в свою деревню, это в Рязанской области, и, черт меня дернул, принял магазин сельпо. Думал, годик поработаю и опять подамся в институт. При первой же ревизии у меня обнаружилась недостача больше восьми тысяч. До сих пор не знаю, как это случилось. Дело прошлое, клянусь вам честью, не брал ни копейки… Осудили.

— На какой срок?

— На восемь лет. Началась война, я сразу же подал заявление, попросился на фронт. Отказали. Это позднее оттуда стали посылать в штрафные роты. Что делать? Бежал, поймали, прибавили сроку. Второй раз бежал. На этот раз повезло. В Иркутске нашел паспорт на имя Кузьменко, лежал на окне в мужском туалете. Довольно искусно заменил фотокарточку и подался в райвоенкомат… Воевал без дураков. После войны остался в армии и дослужился до лейтенанта. А Петр Иванович Токарев, видимо, и сейчас находится в розыске, — с грустной усмешкой закончил лейтенант свое повествование.

При проверке эти сведения полностью подтвердились. Примерно через полгода Президиум Верховного Совета СССР принял указ, которым все судимости с Токарева были сняты, а звание Героя Советского Союза переведено на его подлинную фамилию. И тогда он без боязни сообщил о себе родным, считавшим его погибшим на войне.

Я приехал на контрольно-пропускной пункт и попросил показать журналы, в которых