Луи Жаколио - Собрание сочинений. В 4-х т. Том 2. Месть каторжника. Затерянные в океане Страница 41

Разумеется, сыщик не поделился своей радостью с Ланжале, так как, при всей своей уверенности в его скромности, он все-таки был достаточно благоразумен, чтобы не решиться на подобный рискованный шаг; к тому же он знал, что всякая тайна тогда только вполне обеспечена от разоблачения, когда ее знает лишь один человек.

— Да, — сказал он вслух, — это не особенно важно, что ты мне сейчас сообщил. Но если ты, — прибавил он покровительственным тоном, — будешь и впредь служить верно нашему делу, — ручаюсь тебе, что ты будешь награжден по-королевски!

— Я вполне надеюсь на вас, милостивый государь, — ответил смиренно Ланжале. — Как вам известно, я — бедный, но честный человек… А теперь, если я вам более не нужен, то позвольте мне удалиться, потому что мое отсутствие на судне может быть замечено, и меня тогда ожидает строгое наказание: наш новый молодой командир шутить не любит!

— Он китаец?

— Чистейший китаец, с ног до головы, единственный сын и наследник покойного Фо! Этот Фо, судя по всему, был важным лицом в своем отечестве. Он имел даже титул князя, который и передал теперь своему сыну.

— Да, я об этом слышал в Нумеа, — подтвердил Гроляр. — Он был, как передавали мне там, важной особой и мандарином первого класса… Но, Ланжале, что это такое?.. Посмотри-ка туда: мне кажется, что я вижу там нескольких человек, идущих как будто бы сюда, к верфи…

— Где, мосье Гроляр? Я, к несчастью, не особенно хорошо вижу ночью.

— Да вот, направо! — продолжал уже встревоженный Гроляр. — Черт возьми, эти субъекты, кажется, идут с дурными намерениями, и у них в руках какое-то оружие!

— Это, мне кажется, просто стража, которая делает свой обычный обход верфи в эту пору, — попытался успокоить его Ланжале.

— Да, пожалуй, — согласился тот, — потому что теперь как раз…

Он не докончил фразы: восемь молодцов с огромными дубинами в руках приблизились в эту минуту к собеседникам и окружили их.

Полумертвый от страха, дрожа всем телом, Гроляр пробормотал:

— Что вам угодно, добрейшие мои?.

Он думал, что ласковое обращение обезоружит нежданного неприятеля, но получил в ответ следующую странную и отчасти двусмысленную тираду от одного из восьми неизвестных ему господ:

— Мы были под ветром, как вдруг видим, что двое каких-то господ беседуют вдали о чем-то, надо полагать, таинственном. Вот мы и решили отправиться сюда, к вам, потому что мы, видите ли, очень любопытные люди, не правда ли, Эскимос?

— Истинная правда! — торжественно подтвердил спрошенный и негромко хмыкнул — вероятно, для большей убедительности.

— …И любим всякие секреты, черт возьми, не правда ли, Мраморное Море? — обратился говоривший к другому из своих товарищей, наделяя его еще более странным именем.

— Истинная правда! — торжественно подтвердил и этот, хмыкнув немного погромче — должно быть, также для большей убедительности.

— А потому, джентльмены, — заключил говоривший, — если вы не посвятите нас в ваши секреты, то, черт возьми, я буду не я и мы все будем не мы, если не научим вас, как плавать по морю головой вниз, дышать карманами и обозревать окрестности вверх тормашками! Не правда ли, Камчатка?

— Истинная правда! — подтвердил и третий товарищ говорившего, тоже носивший не менее странное имя, и в подтверждение хмыкнул уже так, что у парижского полицейского забегали мурашки по всему телу, начиная от макушки головы и кончая пятками ног.

XXIV

ТО, ЧТО КАЗАЛОСЬ СТРАШНЫМ бедняге-сыщику, наоборот — крайне смешило загадочных незнакомцев с дубинами, и вслед за хмыканьем третьего из них, названного Камчаткой, все они разразились оглушительным хохотом.

Тогда Ланжале, молчавший до сих пор, решился дать приличный отпор наглецам:

— Идите домой, негодные пьяницы! — воскликнул он в негодовании. — Зачем вы мешаете мирной беседе порядочных людей, которые удалились сюда от городского шума и гама?

Услышав такую энергичную реплику своего собеседника, Гроляр окончательно струсил и жалобно сказал ему:

— Ради Бога, Ланжале, не ссорьтесь с этими господами, которые так вежливы с нами!

— Что? Вежливы, эти ночные шатуны, трущобные бродяги?! — воскликнул опять с тем же негодованием профессор бокса.

— А-а, так вы оскорбляете нас! — заметил один из незнакомцев. — Хорошо же, если так! Мы вас научим настоящей вежливости, о которой, кажется, вы не имеете никакого понятия! Ну ребята, возьмемся-ка за дело!

С этими словами четверо пришельцев бросились на Ланжале а другие на Гроляра, которому мгновенно скрутили руки и ноги веревками и завязали глаза.

Несчастный полицейский потерял от страха сознание, и в таком виде четверо дюжих молодцов взвалили его на носилки устроенные из их дубин, и понесли… Куда? Об этом надо было спросить Ланжале, который, покатываясь со смеху, последовал под руку с Порником за «похоронной процессией», как он окрестил свою проделку с «полицейской мухой».

Дорогой Порник принялся напевать вполголоса нечто вроде «вечной памяти», а Пюжоль спросил:

— Готова ли могила?

— Как же, я уже позаботился об этом! — отвечал Мариус Данео. — Ровно шесть футов и шесть дюймов! Последние — для носа его высокородия, который имеет почтенные размеры.

— А мы еще к тому же надставили его! — сострил Ланжале. — Ха-ха-ха!..

Вернувшись на судно, наши знакомцы внесли Гроляра в небольшую каюту и, видя, что он без чувств, освободили его от веревок и повязки, обыскали карманы и положили на матрац, который составлял единственную мебель каюты. Затем, оставив в углу кусок хлеба и кружку воды, как это делалось в старину в подобных случаях, они ушли, заперев дверь на замок.

— К чему трусам оружие?! — произнес Ланжале, показывая револьвер и стилет, найденные им в карманах Гроляра.

— Ба-а, чтобы было что класть в карманы! — ответил смеясь Порник.

После этого оба молодца отправились в адмиральскую каюту с донесением, что предприятие их удалось как нельзя лучше и что никто не попался им навстречу и ничего не видел.

— Отлично! — одобрил командир «Иена». — Вы будете награждены должным образом за ваше усердие!

На следующее утро начальник американского экипажа, служившего на борту «Иена», явился к Бартесу уведомить его, что американцы, срок службы которых подходил к концу, освобождают Бартеса от обязательства доставить их в Орегон, предпочитая отправиться на родину сушей — по железной дороге. Заявив об этом, он как бы мимоходом прибавил: