Валерий Иванов-Смоленский - В перекрестье Времён Страница 41

В это время мА поставив одну из сумок на землю и протянула руку в сторону Робы, глядя сквозь него ничего не выражающим взглядом. Роба инстинктивно отшатнулся в сторону, а мА спокойно прикрыла незапертую еще дверь сарайчика, подобрала с земли свою сумку и пошла к дому.

— Да, она же меня не видит! — догадался, наконец, Роба, — я же по-прежнему в режиме другого времени!

Глава одиннадцатая

Неистощимая на выдумки Маринка придумала новую забаву. Точнее, новейший тренинг велосипедной гонки, как она торжественно объявила. Стараниями домкома (кто не знает, это орган общественного самоуправления — домовой комитет) в их дворе для детишек установили довольно высокую горбатую горку. С одной стороны она была довольно покатой и покрыта рифленым поперек, как стиральная доска, пластиком зеленого цвета. По ней карапузы должны были ползти вверх, используя выступы, как упоры для ног и рук. А с другой стороны их ждал крутой спуск по гладкой металлической наклонной поверхности. Перевалившись через площадку в центральной части горки, малыши с радостными воплями быстро скользили вниз и плюхались в специальную песочницу с мелким мягким песочком, огороженную невысоким деревянным бортиком.

Но то ли эта забава малышне наскучила, то ли песочек подпортили вездесущие коты, и взрослые перестали водить сюда своих детишек, но горка стала пустовать. И велодром, как метко окрестил его Генка Крокодил, стал использоваться членами тайного ордена для регулярных экстремальных тренировок. Весь шик состоял в том, чтобы, взлетев на горку, крутануть педали и с еще большей скоростью рвануть вниз. Но не плюхаться в песок, а подпрыгнув вместе с велосипедом, перелететь деревянный барьерчик и приземлиться как можно дальше.

Чемпионом здесь был Генка. Он прыгал всегда за полтора метра, а его личным рекордом был результат один метр и восемьдесят три сантиметра. Но Маринка, как командор, все-таки всегда стремилась перекрыть этот фантастический показатель Генкиной прыгучести. Одна из таких ее попыток и закончилась довольно плачевно.

Зацепившись педалью за деревянную оградку песочницы, она с махом врезалась в землю. Велосипед, к счастью отлетел в сторону и травм не причинил, однако пару метров Маринка пропахала на животе и осталась лежать на земле лицом вниз. Первым к ней подлетел стоявший неподалеку Роба. Он приподнял ее с земли, подсунув ей руки подмышки, а затем и вовсе поставил ее на ноги.

— Ты не ушиблась? — озабоченно спросил он, придерживая ее руками.

Но она лишь повернула голову и как-то странно на него посмотрела.

А Роба вдруг почувствовал у себя под ладонями два круглых упругих мячика…

Некоторое время они так и стояли, пока к ним мчались остальные участники велослалома. А потом она мягко раздвинула робины руки и отняла их от своей груди. И посмотрела на него как-то совсем удивительно взрослым взглядом. Роба сразу покраснел, поняв суть их соприкосновения, и хотел объясниться, что он не специально, но подбежали другие и принялись отряхивать маринкину одежду, да задавать вопросы на предмет переломов. К счастью ни переломов, ни сильных ушибов не было, и инцидент тем и закончился. Но Роба нет-нет, да и вспоминал эту самую округлую упругость, и ему почему-то было приятно.

Иногда в веселых играх во дворе и в школе эти нечаянные прикосновения к некоторым выпуклостям девичьего тела будили робино воображение и заставляли сердце биться учащенно. Это была загадочная, но влекущая тайна.

А предыдущий робин сексуальный, как принято сейчас говорить, опыт общения с противоположным полом заключался в невинных детских поцелуях, которые скорее можно было назвать шалостью. Это была распространенная тогда игра «в садовника». В ней обычно участвовало до полутора десятка мальчишек и девчонок. Она заключалась в том, что на бумажках писались названия различных цветов, а на одной из них «садовник». Бумажки мешались в чьей-нибудь бейсболке, а затем вытягивались из нее участниками игры и читались ими. Тот, кому выпадало быть «садовником» громогласно провозглашал: — Я садовником родился не на шутку рассердился: все цветы мне надоели кроме…, - и называл название одного из цветков. Фиалки, например. Тот или та, у которой имелась бумажка с надписью «фиалка» в притворном ужасе восклицал: — Ой!

— Что с тобой? — хором интересовались все остальные.

— Влюблен! — горестно признавалась «фиалка».

— В кого?

— В георгин…

Если георгин оказывался лицом того же пола, все хором кричали: — Ошибка! Глаза разуй!

А если пол был противоположным, то детский хор дружно выводил: — До-ка-жи!

И фиалка с георгином в этом случае должны были поцеловаться.

Правда, поцелуями это было назвать трудно — просто неумело и смущенно тыкались губами друг в друга, но все равно это было увлекательно и приятно, а главное по-взрослому.

Робе же давно нравилась девчонка из соседнего подъезда, которую звали Алкой и, хотя ему редко доводилось обменяться с ней в этой игре невинным детским поцелуем, он всегда желал этого больше всего на свете. И ревновал, когда это делали другие. А, прикасаясь к ее губам, чувствовал, как его обдавало как бы чем-то жарким и запретным. Темноволосая, с вздернутым носиком и черными озорными глазами, она казалась ему олицетворением женской красоты. Короче, Роба был в нее влюблен.

И надо сказать, в отличие от вздорной и сумасбродной Наташки, темноволосая Алка отвечала ему взаимностью. Роба видел, что она явно выделяла его среди других мальчишек, а ее улыбка не выглядела нарисованной и адресовалось именно ему. Несколько раз он видел ее во сне. И хотя сны эти были чисто подростковыми фантазиями, где он был героем и спасал свою возлюбленную то от уличных хулиганов, то от коварных похитителей, им, в любом случае, двигала искренняя любовь.

Они писали друг другу записочки и старались незаметно их передать, а потом читали их в полном уединении и с замиранием сердца. И долго раздумывали над ответами на эти послания.

«Алка, не щурь, пожалуйста, свои красивые глазки. Я тебя люблю.» — это было настоящее любовное письмо, несмотря на небольшие его размеры. Или «Алка, приходи в полдесятого под лестницу во втором подъезде. Буду тебя ждать.» Без вступления, без подписи, без даты — все и так было понятно.

И она приходила. Под лестницей во втором подъезде была дворницкая. Роба подобрал ключ к нехитрому замку, которым запиралась, ведущая в нее дверь, и теперь они пользовались ей вечерами, как местом тайных свиданий. Небольшой закуток со шкафом, в котором лежали метлы, швабры и прочая хозяйственная утварь для уборки, с соответствующими неромантичными ароматами. А у другой стенки стояла маленькая скамеечка, под которой дворничиха хранила подобранные во время уборки пустые бутылки, которые можно было сдать в приемный пункт стеклотары.