М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории) - Михаил Иванов Страница 41

– Мэ, – ответили ему после недолгой паузы откуда-то возле хижины (или это был тот же самый голос… вот только когда его обладатель успел спуститься?).

Встревоженный, Март сел и прислушался: тихо. Старик как улёгся со своей стороны очага, так и лежал кучей пыльного тряпья, никак не реагируя на посторонние звуки.

«Разбудить, что ли?..»

Лачуга заскрипела и вроде даже зашаталась. Казалось, снаружи ходит кто-то большой, сопит нетерпеливо и трётся о стены, ощупывая их в поисках слабого места.

– Мэ-э-э! – заорало сердито и требовательно, и уже как будто на два голоса.

Хижина вздрогнула, затрещал, ломаясь, хлипкий косяк дверного проёма, и, едва не сорвав напрочь обрывок ковра, внутрь ввалилось нечто. Покрытое грязной свалявшейся шерстью, оно тяжело и шумно дышало, наполняя жилище откровенно козлиным смрадом.

Март от неожиданности завалился на спину – да так и пополз лицом вверх, пока не уткнулся затылком в стену. Сел, весь дрожа. Сердце било в грудную клетку, как в бубен. Воздуха не хватало.

Существо сдвинуло лапищей развешенный на жердях хлам и распрямилось. Пришелец оказался человеком, однако наружности столь дикой, что немудрено было ошибиться. Высокий, с лицом сплошь покрытым чёрным волосом, он повёл из-под нависших бровей тёмными глазищами, будто взглядом своим, как саблей, намеревался распороть надвое сумрачную утробу хижины.

Март сжался и замер – не соображая, инстинктивно, будто что-то внутри него решило: это единственный способ остаться в живых.

Взгляд дикаря скользнул по Марту, не причинив, однако, никакого вреда, и упёрся в старика-отшельника – тот уже стоял на ногах, выставив перед собой плошку с дрожащим огоньком, наподобие пистолета. И тут они оба, дикарь и маг, загалдели, загыкали друг на друга! Магуш при этом усиленно помогал себе жестами, став похожим на шатаемое ветром дерево с подожжённой веткой.

Затаив дыхание, Март наблюдал за диалогом. Ничего ужасного пока не происходило, однако напоминать о своём присутствии он всё же не спешил.

– Это пастух… – вспомнил о своём постояльце старый отшельник, когда взгляд его случайно упал на Марта.

И снова – дикарю:

– Гы-ым гэлег!

– Гы-ым?! – возмутился дикарь, который так и не удостоил Марта ни каплей внимания, будто того вовсе здесь не было.

Старик же успевал говорить с обоими, бросая Марту фразы в перерывах между очередной серией тарабарщины:

– Они иногда забредают сюда… Эгщ-щ, гэлег-мэ гмэ-э!.. Этого я знаю: Малик… Ы-ыг гмэ-э!.. Глухонемой он…

– Гмэ-э, гы-ыг! – не глядя на Марта, кивнул в его сторону глухонемой Малик.

В ответ старик разразился длинной нечленораздельной тирадой, сопровождаемой яростной пантомимой.

Пыхнув, как паровоз, сбрасывающий лишнее давление в котле, Малик достал из-за пазухи увесистый свёрток и сунул его в руки мага:

– Ы!

Старик в задумчивости отставил светильник и свободной рукой зачесал в ухе, поглядывая то на свёрток, то на своего юного протеже: прикидывал что-то. Наконец решился – «Хэх!» – и спрятал свёрток в ларь.

– Бывает, что за мелкую услугу, вроде ночлега под крышей, кто-нибудь из пастухов дарит мне ненужную шкуру или кувшин молока… – пояснил старик Марту, тщательно приладив на ларь крышку и вытерев об себя руки. – Но сейчас дело серьёзное: брат Малика, Максуд, искал отбившуюся от стада козу и упал то ли в пещеру, то ли в колодец – я не разобрал. А вход, как на зло, привалило камнем, и в одиночку Малик не может сдвинуть его.

Помимо старика, и ночной гость уставился на Марта, и теперь оба глядели на него: пастух – набычившись, как, должно быть, смотрели древние люди на врага, прежде чем броситься в драку, а маг – выжидающе и, кажется, с затаённым ехидством.

Под прицелом двух пар глаз Март почувствовал себя захваченным в плен солдатом, которого вот-вот приговорят к расстрелу, но дальнейшая судьба несчастного целиком зависит от его последнего слова.

– Ну… Э-э… Я готов помочь… – сдался он.

Глава 4

Окраина земли… Иссохшая, безмолвная и глухая ровесница начала времён – теперь она ещё и ослепла, лишившись сияющего ока, что так беззастенчиво выставляло напоказ всему миру её неказистую внешность. И при дневном-то свете унылая, чуждая любому проявлению жизни, с наступлением темноты эта страна камней и песка подавно наводила жуть: выходы скальной породы, перемолотые вдрызг, будто над ними хорошо поработала камнедробилка, рассыпались обширными пластами погасших, однако не успевших остыть после дневного жара углей – чёрных, дымящихся пылью, а косые ряды похожих на борозды образований, впечатляя своими размерами, порождали в уме фантастический образ некоего огромного зверя, который вцепился когтями да и вспорол обгоревшую плоть земли так, что скрытое доселе нутро её вывалилось из глубоких рваных ран грядами валунов. Предгорья – смятая в морщины и складки шкура вдоль охладевающего в ночи хребта, кое-как прикрытая отрепьем больше похожей на песок почвы, – они тоже отнюдь не добавляли привлекательности убогому, нищему краю, и потому, тяжело поворачиваясь на бок и протискиваясь вслепую под теряющим звёзды небом, старуха-пустыня совсем не спешила прозреть так кстати запропастившейся где-то луной…

Пастух шёл первым. Факел в его руке шипел и потрескивал, выплёвывая рои искр, которые рождались, казалось, только лишь для того, чтобы сразу быть проглоченными ненасытной тьмой. Той пародии на освещение, с грехом пополам исполняемой чадящей головешкой, едва хватало, чтобы не споткнуться о камни, которых под ногами становилось всё больше. Старик и Март изо всех сил старались не отставать от круга света, который двигался вместе с пастухом: риск переломать себе ноги возрастал с каждой минутой. Малик же нёсся, как по автобану, и до сих пор ни разу не оглянулся. Троица давно покинула холм, на котором стояла хижина Магуша, и теперь двигалась ложбиной к нагромождению скал – ряду кривых крокодильих зубов, черневших на фоне исцарапанного метеорами неба.

«Темнотища – хоть глаз выколи! – думал Март. – И луна куда-то подевалась… Может, прячется где-то за скалами? Будто мир весь пропал разом, только звёзды остались… Так будет, наверное, в конце времён, когда Солнце погаснет и Земля станет холодной и мёртвой, превратившись в одну большую, погружённую в вечную ночь пустыню. Даже небо исчезнет, и звёзды будут висеть прямо посреди черноты, прикидываясь живыми…»

Звёзды действительно казались живыми: подмигивали вразнобой, пялясь свысока, – должно быть, им казалось забавным безрассудство трёх крохотных искорок жизни, в своём путешествии через тьму вооружившихся утлым огоньком, который даёт больше дыма, чем света. Март поёжился.

– В наших краях считают, что звёзды – это глаза ангелов, – сказал, отдуваясь, Магуш: видно, и ему, давнему обитателю