Ирина Шевченко - Алмазное сердце Страница 42

— Яра…

— Придёшь? — Казалось, ещё чуть–чуть, и в горло вгрызётся.

— Приду, — смирился мужчина.

Дияра бросила на меня уничижительный взгляд, задрала нос до небес и, непонятно с чего гордая собой, пошла обратно, на зелёный холмик, где её дожидались шушукающиеся подружки.

— Неужели так трудно было сказать: «Да»? — злым шёпотом спросил у меня Джед.

— Зачем?

— Хотя бы затем, что я об этом попросил.

До указанного Улой склона с можжевельниковыми зарослями путь от посёлка оказался неблизкий, и всю дорогу он глядел на меня волком. Если, конечно, это выражение применимо к оборотням.

— Да что там с этим ножом?! — взорвалась я. — Если в чем‑то обвиняешь, то хоть объясни, в чем!

Будто у меня без его косых взглядов проблем мало.

— Ничего с ножом, — отмахнулся он.

— Так, — я остановилась и попыталась врасти в землю. — Или говори, как есть, или я дальше не пойду.

— Хорошо. Раз так интересно…

Тон у него был такой, что я серьёзно задумалась: а интересно ли мне.

— Когда в наших семьях рождается мальчик, отец делает для него нож: либо сам, либо у мастера заказывает. После первой охоты волчонку этот нож отдают. Но без ножен. Ножны делают девочки, когда входят в возраст невест, лет в двенадцать–тринадцать. Шьют из кожи, украшают, кто как умеет. Потом… Ну, разные есть варианты. Парень может сам предложить девушке свой нож. Или она ему — ножны. Без свидетелей. Но в селении обычно принято делать это принародно, например, у костров во время танца. Девушка танцует, все видят, для кого. Потом протягивает парню ножны. Если он вставит в них нож… Это как бы символ… ну–у…

Понимаю. Недаром же лекарское дело изучала… Щеки вспыхнули, и я поспешно отвернулась.

— Это символ того, что она теперь его невеста, — закончил Джед. — Можно сказать, официальная помолвка.

— То есть, если бы я сказала, что ты подарил мне нож, Яра решила бы, что я — твоя невеста? — возмутилась я.

— А что, — хмыкнул оборотень, — тебе не привыкать. А ко мне бы не приставали незамужние девицы с заманчивыми предложениями. Если ещё не догадалась, я тут не последний жених.

Я фыркнула: а как же, первый парень на селе!

— Что‑то я пока толпы соискательниц вокруг тебя не заметила.

— Вот именно, что пока. Сейчас Яра подружкам расскажет, те — своим подружкам. Весёлые будут танцы.

— Ничего, потерпишь. Зато обо мне не будут думать неизвестно что.

— Как раз теперь и будут…

— Что?!

— Ничего. Пошли, вон он, можжевельник. Только склон крутой. Ты лучше здесь постой, а я быстро…

Сбежать решил!

— Ну уж нет! — я решительно цапнула волка за рубаху. — Договаривай!

Оборотень стиснул губы, демонстрируя, что будет молчать и под пытками, но тут же махнул рукой:

— Ладно. Только без обид. И вообще, я не то имел в виду. Это у людей бы думали, а у нас никому и дела нет.

— До чего дела нет?

— До того, кто с кем что.

Как ни странно, но я подобную формулировку поняла и снова покраснела.

— А что им ещё думать? — мягко, словно ребёнку, пояснил Джед. — Пришёл в посёлок с какой‑то девушкой. Живём в одном доме. У наших так бывает. Это… Нормально это, понимаешь? Нормально, если двое сами так решили. У людей осудят, у нас и слова не скажут. Ула вон, тоже с дедом жила без храмового благословения. Сама к нему пришла, сама от него и ушла, когда с духами говорить начала. И что с того? Волки её уважают. И отца моего — тоже. У нас он мог вожаком стать. А у вас был бы бастардом, рожи бы за спиной кривили. Потому что у вас условностей куча: законы, правила. А у нас всё по–простому.

— Как у зверей, — нашла я нужное сравнение. — Волки вы и есть!

— Нет, дэйни Лисанна, — ощерился оборотень. — Мы волки, но мы не звери. Знаешь, по каким законам живёт настоящая волчья стая? Знаешь, как у них решаются споры? А как поступают с больными и стариками? Старый волк не может охотиться и перебивается остатками чужой добычи. А когда он становится обузой, его изгоняют или убивают. В нашей стае всё не так. Старики не охотятся, но они окружены почётом и уважением. При делёжке им достаются лучшие куски, и никто и никогда не откажет немощному в помощи. У нас не бросают больных. Не оставляют на произвол судьбы осиротевших волчат. В этом мы намного лучше обычных волков. И людей, кстати, — тоже. И… Стой тут, я полезу, веток наломаю.

Назад возвращались молча.

Ула встретила на пороге, приняла из рук внука душистую охапку.

— Идите, к очагу садитесь.

Над огнём, наполняя дом дурманящим запахом, булькало в котелке темно–зеленое варево.

Присев на цветастое одеяло я кивнула в сторону сваленных у двери веток.

— А можжевельник зачем?

— Сгодится на что‑нибудь, — пожала плечами шаманка.

— Но…

— Отдохнуть мне нужно было, — пресекла она очередной мой вопрос. — А вам — прогуляться.

Хорошо прогулялись, ничего не скажешь.

Известие о том, что виновник наших проблем — ищейка Вестранов Людвиг Менно, совершенно выбило меня из колеи. С этим дэем я встречался во время службы, к счастью, мельком, и так же вскользь был повторно представлен ему лет пять назад, когда ещё бывал при дворе. Не знаю, запомнил ли он меня, надеюсь, что всё же нет, но в моей памяти сберёгся и облик королевского мага, и безупречные манеры, а пуще прочего — рассказы о «подвигах» дэя Людвига, никак ни с этим обликом, ни с манерами не вязавшихся. Но в том, что эти рассказы не досужие выдумки, я не сомневался ни тогда, ни сейчас. Пропадали люди и волки, иногда целыми семьями, горели родовые замки, терялись старинные архивы… Нет, в наш просвещённый век, в нашей благословенной стране, с нашей доброй королевой и быть не могло каких‑либо гонений, травли, казней без приговора суда… Но люди пропадали, а замки горели. Слава Создателю, не настолько часто, чтобы вызвать роптание верноподданных, но и не так редко, чтобы те утратили страх перед венценосным семейством, в настоящий момент состоявшим из несовершеннолетнего короля Дарена, в народе по–прежнему именуемого принцем, королевы–регента и её младшего брата герцога Вестранского. Приезд последнего в Лазоревую Бухту, как я теперь понимал, не случайно предшествовал смерти Виктории Солсети.

Ушлая красотка замахнулась так высоко, точнее обнаглела настолько, чтобы шантажировать самого Вестрана? Или — даже подумать страшно — его сестру? Оставалась, конечно, надежда, что на крючок попался сам Менно, это бы всё упрощало… ну, в определённой мере упрощало бы… Но, учитывая образ жизни сего достойного дэя, надежда эта вряд ли имела шансы оправдаться. И выходило, что вляпался я по самое… По самое–самое.

Полностью захваченный безрадостными мыслями, я безропотно стерпел устроенную Саной, но к счастью не переросшую в истерику, сцену с криками и лёгким рукоприкладством — заслужил, чего уж тут. Без особого интереса выслушал вернувшуюся от Паруни нэну, сообщившую о том, что ей удалось связаться с унери–кама во внешнем мире, и те пообещали передать весточку отцу и разыскать Унго. Не стал спорить, когда Ула отослала нас с лекаркой за можжевельником… Лишь встретив Яру, слегка вспылил из‑за совершенно неуместного в сложившихся обстоятельствах приглашения на танцы, от которого дэйни Лисанна, будь на то её воля, могла бы избавить меня лишь парой слов, и как следствие, кажется, наговорил целительнице лишнего, из‑за чего она до сих пор на меня дулась. Но девичьи обиды меня сейчас тоже не занимали.