Густав Эмар - Ранчо у моста Лиан Страница 42

— Да здравствуют братья Кастильо! — разом вырвался оглушенный крик из уст всех присутствующих. Толпа заволновалась, зашумела, но на этот раз была лишь шумная овация, а не угрозы.

— Вместо того, чтобы так кричать, — сказал дон Лоп, — спешите встретить врага!

— К оружию! — крикнул дон Рафаэль.

— К оружию! — стало раздаваться в толпе.

— Заприте детей, женщин и старцев в церкви и забаррикадируйте двери храма! — воскликнул дон Лоп.

Эта разумная мера предосторожности тотчас же была приведена в исполнение и на площади не осталось никого, кроме большой толпы вооруженных мужчин, полных самой безумной решимости.

Братья крепко пожали друг другу руки и обменялись странным, им одним понятным взглядом, после чего дон Лоп, посчитал, что он сделал достаточно для людей, принадлежащих к партии, сторонником которой он не был, завернулся в свой сарапе и остался неподвижно стоять, прислонясь плечом к входной двери церкви и оставаясь, по-видимому, безучастным свидетелем того, что должно было сейчас произойти.

Дон Рафаэль, оказывается, обладал удивительными военными способностями и не смотря на то, что был еще почти новичок в этом деле, очень умно расположил свой отряд и удачно смог воспользоваться всяким удобным пунктом, чтобы расположить людей под прикрытием. В одну минуту площадь и прилежащие к ней улицы опустели, но при входе в каждую из них были построены надежные высокие баррикады с многочисленными защитниками. Запасной или вернее временный алтарь, воздвигнутый по середине площади, был мгновенно превращен в громадную баррикаду, переполненную защитниками и преграждавшую путь к церкви. Мало того, все крыши, чердаки и сеновалы ближайших ранчо, а также и крыша церкви, и колокольня служили теперь прикрытием для охотников, ожидавших момента, когда дон Рафаэль подаст знак начинать действовать.

Один дон Лоп продолжал неподвижно стоять, прислонясь плечом к дверям храма, не защищенный ничем от неприятельских выстрелов и, по-видимому, всецело ушедший в свои мысли.

Едва все эти меры к обороне были приняты, как послышались барабаны испанцев, бьющие атаку у самого въезда в селение.

Точно электрический ток прошел по рядам мексиканцев, но все они оставались неподвижны на своих местах.

Бой барабанов быстро приближался и вскоре отряд испанских войск, численностью приблизительно около шестисот человек, беспрепятственно вступил на площадь местечка, соблюдая стройный порядок и подвигаясь сомкнутыми рядами. Во главе отряда было несколько офицеров, ехавших верхами.

Въехав на площадь и рассчитывая, что им придется иметь дело с малочисленным, захваченным врасплох врагом, плохо вооруженным, полковник, командующий испанским отрядом, приказал своим людям сомкнуться в одну колонну, чтобы идти в атаку, готовясь овладеть баррикадой, воздвигнутой посредине площади, где, как он полагал, укрылись инсургенты.

Полковник, размахивая своей шпагой, подскакал на пистолетный выстрел к главной баррикаде и крикнул вызывающим голосом:

— Сдавайтесь бунтовщики! Не то я пропущу вас сквозь штыки!

В этот момент на вершине баррикады появился дон Рафаэль с пистолетом в каждой руке и развивающимися по ветру волосами и крикнул громким, звучным, далеко раздающимся голосом.

— Умри, проклятый гачупин!

— Пли! пли! смерть испанцам!

И наведя свой пистолет на полковника, он первым выстрелом убил его наповал. Испуганная лошадь умчалась, волоча за собою своего всадника, правая нога которого запуталась в стремени.

По команде дона Рафаэля все защитники Пуебло открыли страшный огонь по неприятелю, обстреливая его одновременно со всех сторон. Захваченные врасплох и сбитые с толку испанцы, рассчитывавшие сами захватить врасплох испуганное их внезапным появлением население Пуебло, введенное в заблуждение тем еще, что их допустили беспрепятственно войти на самую площадь, вынуждены были теперь отстреливаться сразу со всех сторон, не имея даже возможности видеть своего неприятеля, притаившегося за баррикадами и всякого рода прикрытиями. Охотники и контрабандисты вообще превосходные стрелки, а теперь, когда их было так много и к тому все они были воодушевлены воинственным духом, неизменно присущим им, бой завязался ужасный.

Мексиканцы не выходили из под прикрытия; и с крыши домов, и с баррикады, даже из окон, спереди, сзади, справа и слева они беспощадно обстреливали испанцев, не тратя даром ни единого выстрела.

Под этим огнем испанские батальоны положительно таяли, как воск под лучами солнца, но все же продолжали держаться.

Они построились в каре. Сознавая, что их ожидает неминуемая гибель, они дрались со всей силой, какую придает иногда отчаяние, но уже не с тем, чтобы победить, а чтобы продать свою жизнь как можно дороже.

Тела убитых испанцам мешали свободно действовать, они потеряли уже более половины своих людей. Вынужденные стрелять наугад, солдаты тратили свои выстрелы даром, между тем заряды их истощались так, что с минуты на минуту они должны были даже лишиться возможности защищаться.

Вдруг, в самый огонь перестрелки ворвался человек, держа в руке большое белое знамя.

— Стой! — крикнул дон Рафаэль громовым голосом, который был слышен всем, не смотря на шум битвы. С первого момента, как началось сражение, дон Рафаэль не сходил с вершины баррикады, служа мишенью всем выстрелам и уклоняясь от свиставших вокруг него пуль с необычайной ловкостью.

По его слову разом прекратился огонь. Мертвая тишина мгновенно сменила шум битвы. Когда немного рассеялся дым, все увидели, что человек с белым знаменем в руке был никто иной, как дон Лоп Кастильо. Он подошел к самой баррикаде и обратился к брату и остальным защитникам этого центрального пункта Пуебло со следующими словами:

— Я вас спас, предупредив о приближении испанцев. Без меня и вы, и дети и жены ваши — все вы были бы перебиты. Согласны ли вы с этим?

— Да, мы согласны! — ответил дон Рафаэль.

— Это правда, мы ему обязаны нашим спасением! — послышалось от защитников баррикады.

— И вот, теперь я, в свою очередь, прошу вас даровать мне жизнь этих несчастных; вы не пожалеете об условиях, которые я предложу им от вашего имени. Вспомните только, что сегодня праздник Тела Христова и Пресвятой Богоматери Гваделупской — и вот, во имя этих великих Святынь, умоляю вас пощадить их, и так уже пролито много крови! Скажите же, согласны ли вы даровать мне жизнь этих людей?

Мексиканцы посоветовались между собой несколько минут, затем дон Рафаэль отвечал от имени всех:

— Мы согласны, брат мой, даровать тебе то, о чем ты нас просишь, не из сожаления к этим презренным гачупинам, (gachupines), которых мы ненавидим от всей души, и которые сами не побоялись воспользоваться этим великим праздником, чтобы предательским образом напасть на нас, когда, как им известно, мы все собираемся для молитвы и торжественной религиозной церемонии. Еще раз повторяю, не ради этих проклятых гачупинов, не ради тебя, который, будучи иных убеждений, чем мы, все же честно предупредил нас о готовящейся нам западне и сделав это, спас жизнь нашим женам, сестрам и детям, которые все твои друзья и земляки. Так прими же нашу искреннюю благодарность! Те условия, какие ты предложишь им от нашего имени, мы заранее утверждаем — верь нашему слову, как мы верим твоему!