В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том второй Страница 43

— Откуда у тебя мука? — изумился Бенсберг.

— У меня ее столько, что я мог бы угостить всю Прагу пирогом. Там, у стены, лежит дюжина больших бочек, и все они полным полны мукой. Четыре яйца я вчера нашел в конюшне, где недаром кудахтали куры, а сахар у вас найдется. Поэтому разрешите мне вскрыть одну из этих бочек, и я ручаюсь, что через полчаса принесу вам вкусный пирог с яйцами.

— Знаешь, Иосиф, — сказал молодой офицер и хлопнул своего денщика по плечу, — если ты ухитришься в осажденном городе, где уже начинает свирепствовать голод, приготовить пирог с яйцами, я назову тебя героем.

— Только разрешите, ваше благородие, открыть одну из бочек и взять из нее необходимое количество муки.

Бенсберг задумался. Он был слишком честен, чтобы разрешить кражу хотя бы ничтожного количества муки, но искушение полакомиться вкусным пирогом было уж слишком велико. Он решил осведомиться, будет ли кража муки большим или незначительным грехом, и потому спросил денщика:

— Кому принадлежат бочки с мукой?

— Дело в том, — ответил Иосиф, — что сегодня ночью комендант с несколькими драгунами сделал маленькую вылазку и отбил обозную телегу с мукой у пруссаков. Он распорядился свалить их пока здесь, чтобы завтра скатить в подвалы Градшина, где находится остальной провиант. Жаль не воспользоваться удобным случаем, который вряд ли может представиться в другой раз. Имейте в виду, что положение крепости еще значительно ухудшится. Сегодня я проходил мимо маленького дома на главной улице и слышал плач и рыдания, точно там покойник. Я спросил, в чем дело, и какая-то молодая девушка со слезами на глазах ответила мне: «Мы собираемся зарезать нашу собачонку, так как есть нам больше нечего. А я так люблю эту собачку, что не проглочу ни одного кусочка». Но это еще не все, ваше благородие. В предместьях бедняки уже охотятся за крысами. Скоро в городе и крыс не останется, не говоря уж о лошадях, которые и без того давно уж идут на бифштексы и окорока.

Пока денщик произносил свою весьма убедительную речь, Бенсберг в раздумье ходил взад и вперед по комнате.

— Мне думается, грех будет не слишком велик, — сказал он наконец. — Надо приберечь маленький запас муки. Я тоже опасаюсь, что осада затянется и тогда придется голодать. Что ж, Иосиф, ступай, вскрой одну из бочек и захвати в свой мешок как можно больше муки.

Иосиф кивнул головой, оставшись весьма доволен, что ему удалось убедить своего господина. На пороге он обернулся, почесал затылок и хитро ухмыльнулся.

— А если это даже и грех, ваше благородие, — сказал он, — то мы потом облегчим совесть на исповеди. А пока хоть наедимся досыта пирога.

С этими словами он ушел. Весело посвистывая, начал он возиться в сторожевом помещении, где шумели его товарищи. Он взял мешок и топор для рубки дров и незаметно вышел. На улице было темно. Лишь на углу тускло горел фонарь, только усиливавший окружающую темноту. Большие бочки, отнятые у пруссаков, стояли шеренгой. Иосиф подошел к первой из них, осторожно оглянулся, не наблюдает ли кто-нибудь за ним, и начал снимать крышку. Крышка отскочила поразительно легко: Иосифу пришлось вытащить всего два гвоздя. У Иосифа слюнки потекли при мысли о вкусном пироге, который он испечет, так как малый нисколько не сомневался, что ему тоже достанется порядочный кусок. Он быстро схватился обеими руками за крышку и поднял ее.

В то же мгновение он в ужасе отскочил, побледнев как смерть, затем страшно вскрикнул и хотел снова захлопнуть крышку.

— Дьявол! Сущий дьявол, — простонал он, — за грехом тотчас последовало и наказание. В этой бочке сидит сам Сатана. Он хочет меня поймать.

Так оно и казалось на самом деле. Из бочки с поразительной ловкостью выскочил стройный мужчина с большими усами и, прежде чем перепуганный насмерть Иосиф успел добежать до двери сторожевого помещения, схватил несчастного за шиворот и повалил его на землю. В тот же момент он придушил его коленом, скрутил свой платок жгутом и всунул его в рот несчастному Иосифу, так и не успевшему крикнуть о помощи. Затем незнакомец вынул из кармана крепкий шпагат и связал Иосифа по рукам и по ногам.

Все это свершилось менее чем в одну минуту, из сторожевого помещения доносился хохот и говор солдат, спокойно продолжавших играть в карты. Незнакомец с черными усами взвалил Иосифа себе на плечи и понес его к открытой бочке. Несчастному казалось, что настал его последний час. Он понял намерение незнакомца, который поднял его и затем опустил в ту самую бочку, где незадолго до этого сидел сам. Затем, приладив крышку, он прибил ее гвоздями. К счастью для Иосифа, в крышке имелось несколько отверстий, так что задохнуться он не мог. Тем не менее положение его было весьма печально: вместо того чтобы насладиться вкусным пирогом, он очутился в бочке, чтобы оставаться в ней, по-видимому, довольно долгое время.

— Бедняга, — пробормотал незнакомец, столь жестоко обошедшийся с Иосифом, — мне жаль тебя. Но делать нечего, я не могу поступить иначе. Вреда я тебе нанести не хочу, но не могу и пощадить тебя, так как меня привело в Прагу слишком серьезное дело. Итак, теперь я в самом центре неприятельской крепости. Мало того, я в доме самого коменданта. Теперь надо действовать решительно, иначе не удастся достигнуть моей двойной цели, из-за которой я явился сюда. Я разыщу мою дорогую Лору и исполню обещание, данное королю. Я докажу ему, что он доверился человеку, вполне достойному этой чести.

Вышедшая на мгновение из-за туч луна осветила фигуру незнакомца: это был разбойник Лейхтвейс. Вся комедия захвата обозной телеги была нарочно устроена им, чтобы проникнуть в Прагу. Сговорившись с генералом Цитеном, Лейхтвейс распорядился нагрузить на обозную телегу двенадцать бочек, из которых одиннадцать действительно были наполнены мукой. В двенадцатую бочку сел он сам. Шесть цитенских гусар нарочно подошли с телегой совсем близко к крепостной ограде, чтобы австрийцы вообразили, будто они везут муку. Как известно, австрийцы из сторожевой башни увидели телегу, Батьяни с драгунами сделал вылазку и отбил у пруссаков муку. Гусарам только этого и нужно было. Они даже не пытались оказать сопротивление, а тотчас же ускакали, бросив телегу с бочками на произвол судьбы.

Таким образом, Батьяни, ничего не подозревая, сам лично ввез Лейхтвейса в крепость под шумное ликование толпы и даже устроил его почти в собственном доме. Правда, Лейхтвейс пока еще не знал, что Батьяни комендант крепости; сидя в бочке, он не мог узнать голоса своего смертельного врага. Пожалуй, это было к лучшему, так как иначе Лейхтвейс, зная, что в двух шагах от него находится похититель его жены, от ярости и гнева мог совершить какую-нибудь неосторожность.