Том Шервуд - АДОНИЯ Страница 45

Эстэр, вернув на место графин, взяла наполненный бокал и, сосредоточенно глядя на него, понесла к приподнявшемуся на локте Гаррету.

— Пять минут? — риторически спросила она, взглянув на часы. — Ну вот и всё. Прощай свободная жизнь. Давайте, дорогой, выпьем вместе.

Она подала мужу бокал, и тот отпил ровно половину. Затем вернул бокал Эстэр, но она пить почему-то не стала. Нет, она сидела рядом и с любопытством смотрела ему прямо в глаза. Гаррет, вдруг широко раскрыв рот, сделал в воздухе ловящий жест нетвёрдой рукой и попытался подняться.

— Ку-да, — тихо произнесла девушка, толкнула его назад и, стараясь не разлить остатки вина, встала.

Она выплеснула содержимое бокала в угол, между стеной и шкафом, поставила бокал в шкаф, закрыла дверцу.

Барон лежал на спине, неестественно выпучив глаза и широко раскрыв рот. Бельё на нём было горячим и мокрым от пота. В уголках губ блестела слюна. Эстэр подошла, наклонилась, послушала, есть ли дыхание. Радостно оскалившись, метнулась по лестнице вниз.

Сидевшие за свадебным столом гости растерянно смолкли, когда в залу вбежала растрёпанная, в испарине, с румянцем новоявленная миссис Гаррет.

— Патер! — закричала она, — скорее! Мистер Гаррет упал и не дышит!..

Спустя полчаса гости торопливо покидали роскошный дворец. Их гнал отчасти страх перед смертью, ещё раз посетившей этот обречённый дом, а отчасти — стремление поскорей рассказать всем знакомым о скабрёзно-счастливой кончине их соседа, столь поспешно передавшего в руки юной жены огромное состояние.

Глава 8

Миссис Гаррет надела траурные одежды и затворилась в роскошном, перешедшем к ней по праву наследования доме. Люпус, посетив все окрестные церкви, дал понять обитающим возле них нищим, что молодая вдова Гаррет никому не отказывает в подаянии. Скоро соседям стало известно, что каждое утро у дома Гарретов собираются целые толпы просящих, и Эстэр щедро одаривает всех. Иногда она тратила совершенно безумные деньги — до двадцати фунтов в день. Таким образом, не вызвало чрезмерного удивления известие о том, что молодая вдова, по прошествии траура, всё своё состояние отдала в какой-то малоизвестный монастырь.

Новичок

Ещё более повзрослевшей и выросшей вернулась Адония в монастырь. Движения её приобрели хищную грацию — как у дикой кошки, и даже синий колер её глаз стал глубже, стал ближе к колеру чистого, хорошо прокованного металла.

В нетерпении, сильно сжав в горячей ладони ключ от своей залы, Адония вбежала на третий этаж северного бастиона. Но, едва шагнув в холл, она растерянно остановилась. Холл оказался заставленным ящиками и сундуками, между которыми оставался лишь узкий проход, ведущий к двери. С намерением войти в залу, позвонить вниз, слугам, и выяснить, что всё это значит, Адония стала пробираться между сундуков, но вдруг увидела лежащий на одном из них свёрнутый вчетверо лист бумаги. Она развернула его и прочла:

«Создательнице самого интересного в нашей жизни поединка, высокочтимой нами Адонии, с уверением в искренней дружбе, капитаны тайного братства «Девять звёзд».

Ниже шла приписка почерком торопливым и мелким: «Волчица! Тебе, наверное, будет небезынтересно узнать, что с недавних пор в нашей компании самая любимая поговорка звучит так: «Вот тебе первая кровь, Глюзий. Она же — последняя». Очень скучаю. Преданный тебе до гроба Цынногвер».

Бывшая миссис Гаррет откинула тяжёлую крышку объёмного корабельного сундука — и едва не вскрикнула. Быстро склонившись, она принялась доставать, наскоро осматривать, отбрасывать в сторону и снова доставать самые разнообразные, невиданные, вычурные, роскошные платья. Громко расхохотавшись, Адония метнулась к двери, отперла её и, не открывая окон, чтобы проветрить залу, с силой потянула шнур звонка. Прибежавшему через минуту слуге она коротко приказала, делая жест в сторону сундуков:

— Всё содержимое вынимай — и развешивай в гардероб. Сама же со всех ног побежала в столовую: нужно было поскорей утолить голод, и тогда уже, не спеша, заняться осмотром сокровищ. Не чувствуя вкуса, наспех, она поела, забрала у повара толстую, приветливо заурчавшую у неё на руках донну Бэллу, и поспешила назад, в бастион.

Однако из всего множества сокровищ Адония выбрала только три. С удивлением рассмотрев и примерив, она натянула невиданные, из тонкой кожи, белые, в обтяжку, длинные панталоны. Затем прямо на голое тело она набросила белую же мужскую рубаху из плотного шёлка со шнуровкой спереди. И, наконец, водрузила на голову небольшую дорожную треуголку из коричневой, в тон её ботфортам, инкрустированной зелёным бисером кожи. В этом наряде она почти час кружилась перед огромным, прикрепленным к стене зеркалом и тихо шептала:

— Ах, хороша, волчица! Ах, хороша!

Решив показаться в этих обновках патеру, Адония вышла в холл и здесь вдруг остановила опустошающего последний дорожный ящик слугу:

— Что это? — спросила она, забирая у него тяжёлый, шириною в полфута, зелёный пояс с прикрепленным к нему прямым кортом в зелёных же ножнах.

Корт оказался простым, без украшений, рабочим оружием; Адония его отцепила и вернула слуге. А вот пояс она, обернув вокруг талии, затянула и, пробормотав — «зелёное и коричневое — просто чудо», — вышла из бастиона. Как бы любуясь грациозными, полными жизни движениями собственного молодого, сильного тела она шла по мощёной плоским камнем улочке, поглядывала сквозь щёлочки век на нежаркое, уже обещающее близкую осень солнце, и улыбалась. Навстречу, со стороны фехтовального поля шагал кто-то незнакомый — с оружием, в наложенных на тело тусклых латных пластинах — не слуга. Приблизившись, Адония заметила, что он и не из капитанов — просто боец. И этот боец, будто споткнувшись, встал, словно столб и, выкатив на неслыханно смело одетую девицу изумлённые глаза, замер. Остановилась и Адония. Легко поведя плечами под нарочно незашнурованной рубахой, она приятельским тоном спросила:

— Что, хороша?

Вместо ответа латник стащил с головы металлический шлем и, скрипя железом, низко склонился.

Этот наряд стал для Адонии её повседневной одеждой. В нём она и встретила вернувшихся из похода тяжело нагруженных капитанов.

Снова длинные вереницы возов сгрудились возле «ромбового» подвала. Сияя улыбкой, с вызывающе взрослым уже, ясно угадываемым под незашнурованной рубахой телом, она подходила к Регенту, Глюзию, Фердинанду и всех по очереди обнимала.