Поль д'Ивуа - Невидимый враг Страница 45

Несмотря на храбрость, в которой нельзя было отказать Оллсмайну, он пришел в ужас. Исчезновение Лавареда и Пака, почти одновременное с бегством корсара, наводило его на мысль, что это заранее обдуманный план. Неужели корсар решил оставить его без всякой поддержки, на которую он был вправе рассчитывать? Но ведь он оказывался вездесущим и наносил свои удары без промаха! Если он вырвался на свободу, то теперь не позволит себя так легко поймать, да к тому же теперь ему будет легче справиться с Оллсмайном, когда тот остался один как перст. Не было сомнения, что через два месяца английское правительство, вне зависимости оттого, поверит оно или нет обвинениям Триплекса, принесет в жертву сановника, который является для этого правительства источником всевозможных затруднений. Очевидно, страшный враг предвидел все, лишив Оллсмайна сотрудников и друзей, отняв у него даже привязанность жены.

Жены… Это слово блеснуло перед Оллсмайном, как луч света среди мрака. Да, он был груб с нею, но теперь, ввиду неминуемой опасности, тем более ужасной, что ее нельзя было определить, Джоан, может быть, все простит, все забудет, если он прибегнет к ее великодушию. Правда, она не могла помочь ему, но ему уже и не нужно было ее помощи. Он хотел сочувствия, одного только сочувствия, хотел хоть с кем-нибудь разделить свое страдание, свой ужас. Одиночество пугало его, и это ощущение одиночества было теперь преобладающим в его смущенной душе. Нет, он не может оставаться один, он пойдет к Джоан, он будет умолять ее о прощении.

И быстрыми шагами он направился на половину жены, безутешной матери. Когда же он вошел туда, сердце его сжалось каким-то тяжким предчувствием. Здесь все было тихо, и на всем лежал отпечаток какой-то страшной заброшенности.

Но он шел вперед, весь обратившись в слух, в одно желание услышать хотя бы звук, хоть какой-нибудь признак присутствия живого существа. Ничего! Одно молчание, тяжелое, мрачное молчание.

Он прошел через все комнаты, остановился на минуту перед дверями спальни и, собравшись с духом, распахнул дверь.

Пусто. Постель не смята.

Оллсмайн глухо вскрикнул и налитыми кровью глазами обвел комнату, взгляд его упал на письмо, лежавшее на столе. На конверте стоял адрес: «Сэру Тоби Оллсмайну». Он кинулся к письму, порвал конверт и впился глазами в торопливо написанные строки.

«В эту минуту я нахожусь вместе с моей дочерью Маудлин Грин, — прочитал он. — Я не хочу обвинять вас, но в моем убежище я буду ждать вместе с моей дочерью того часа, когда правосудие покарает виновных».

— Ушла! Ушла! — прошептал Оллсмайн. — А дочь ее жива… Корсар… Нет, целый ад против меня!..

И разбитый, уничтоженный, он опустился на стул.

Часть вторая

ЗОЛОТОЙ ОСТРОВ

Глава 1. Три ноля

За шесть месяцев до событий на кладбище Килд-Таун в порт Джексон прибыл английский пароход «Ботани». Толпа пассажиров высыпала на пристань. Среди них находился молодой человек. Его лицо выражало глубокое, безутешное горе.

Этим человеком был Робер Лаваред. Отчаявшись вернуть себе имя, национальность, эта человеческая единица, обращенная в ноль англо-египетской политикой, теперь снова очутилась в Австралии. Здесь он уже жил под именем Таниса, сюда скрылся он теперь от родных, от любимой девушки.

Но почему же он выбрал именно эту часть света? Потому, ответим мы, что, как бы не отчаялся человек, как бы он не был подавлен, никогда не гаснет в его сердце свет надежды. Надеялся и Робер. Ему пришла в голову та идея, которая потом появилась и у Армана. Он приехал в Австралию, чтобы отыскать Ниари и добиться от фанатика-египтянина такого заявления, которое сделало бы Робера опять Лаваредом и французом.

Он вышел в Сиднее, остановился в гостинице и принялся добросовестно изучать австралийский материк по лучшим картам, которые ему только удалось добыть. Во время своего прошлого пребывания в Австралии он работал в западной части материка на участке, под управлением некоего Паркера. Отсюда он ухитрился бежать, а Ниари остался в руках тюремщиков. Следовательно, чтобы напасть на след египтянина, ему нужно было добраться до этого участка.

Две трети Новой Голландии покрыты пустынями и лесами. Дорог там нет, и потому нашему путнику необходимо было добраться до береговой линии, наиболее близкой к интересующему его месту и таким образом по возможности сократить путешествие по суше.

После зрелых размышлений Робер, или Ноль, как он теперь себя называл, решил плыть морем до Сэнди-Байта, лежащего у устья реки Рассела. Эта река, строго говоря, представляла собой цепь озер, соединенных подземными протоками; исток она берет в ста километрах от Монт-Юля, урочища, около которого расположена плантация, где Робер когда-то работал.

Приняв решение, бывший жених Лотии, не теряя времени, стал приводить его в исполнение. Между Сиднеем и Аделаидой поддерживалось постоянное пароходное сообщение, и ему без труда удалось таким образом добраться до главного города Западной Австралии, а оттуда на парусной шхуне — до залива Сэнди. На двадцатый день своего пребывания в Австралии он был уже у берегов реки Рассела. На другой же день он отправился в путь. Он нес с собой только карабин на плече и на спине мешок с провизией.

Шел он прямо на север.

Надо было быть доведенным до такого состояния, в котором находился Робер, чтобы решиться одному путешествовать по австралийской пустыне. На земле нет ни одного места более унылого и мрачного, чем эта огромная степь. Отсутствие воды доводит здесь растительность до самого жалкого состояния. Дичь попадается редко. А среди нищенской природы бродят отверженные, но свирепые туземцы, боязливо избегающие всяких встреч с белыми.

Эти дикари, судьба которых так же жалка, как и судьба краснокожих индейцев Америки, ненавидят белых. Да это и не мудрено — нашествие белой расы заставляет их отступать в глубь материка, и не далек тот момент, когда последний дикарь умрет в какой-нибудь неведомой норе. Инстинктивно предчувствуя это, они сторонятся европейцев, и горе тому белому, который заблудится в пустыне: ему не будет пощады.

Знал ли об этом француз? Может быть. Но как бы то ни было, он бодро шел вперед, всей грудью вдыхая теплый воздух пустыни.

— Не смешно ли это? — проговорил он, как бы отвечая на свои мысли. — Природа сделала меня домоседом. Сама мысль о путешествии мне невыносима. А обстоятельства, эти верные слуги судьбы, сделали из моей жизни одно бесконечное путешествие, — он вздохнул. — Должно быть, нам, Лаваредам, на роду написано — соперничать с Вечным Скитальцем Агасфером. Право, начнешь верить в свою судьбу! Да что, путешествовать еще ничего, досадно, главное, что без толку. Взять хотя бы Армана. Путешествие вокруг света принесло ему прелестную жену и хорошее состояние, а я потерял имя, отечество, невесту! Ему всегда удача, мне всюду несчастье! И вот есть же такие глупцы, как Азаис, которого называют философом. Он назвал такой порядок вещей «теорией равновесия». Не нелепость ли?! Один богат, а другой беден — равновесие, один здоров, другой постоянно болен — равновесие. Один счастлив, всегда смеется, другой проводит всю жизнь в слезах — равновесие! Жалкий мудрец! Посмотрел бы я, обнаружил бы ты равновесие, если бы я встретил тебя вот в этой пустыне, безоружного, беззащитного и размозжил бы тебе голову пулей!