Эвре Рехтер - Бессмертные карлики Страница 46

Он протянул сильный призматический бинокль Хуамото, который схватил его дрожащими руками.

— Ну, — спросил Карсон с нетерпением, — узнаешь ли ты лодку?

Индеец долго смотрел, затем отложил в сторону бинокль и протер глаза.

— Теперь я узнаю, — сказал он быстро. — Это гоночная лодка Апфельбаума.

Боксер поднялся. Его лицо приняло тот серовато-белый оттенок, который у чистокровных негров служит признаком величайшего волнения. Его пальцы судорожно сжимались.

— Значит, на борту ее находится черный Антонио, — воскликнул он.

Хуамото кивнул головой, и его правая рука медленно потянулась к поясу, где виднелась рукоятка длинного ножа.

Оба приятеля посмотрели друг другу прямо в глаза. Эти жаждущие убийства глаза, казалось, заключили договор и произнесли смертный приговор. Друзья медленно поднялись, изобразив на лицах ленивое равнодушие, и так же медленно направились к пристани, чтобы оказать гоночной лодке Анфельбаума сердечный и теплый прием.

Но, по-видимому, команда этой лодки не особо спешила к берегу. Лодка постоянно меняла курс, — порой даже казалось, что у руля никого не было. Это несколько смутило обоих приятелей и заставило хозяина «Прыгающего леопарда» еще раз внимательно посмотреть в бинокль на загадочное судно.

— У руля сидит огромный черный человек, — сказал он.

— Это, наверное, черный Антонио, — ответил Хуамото, — но разве ты не видишь никого другого?

— Нет, они очевидно, лежат на дне лодки, но я не совсем понимаю.

Карсон опустил бинокль с растерянным видом.

— Ну, в чем дело? — спросил индеец с нетерпением.

— Что-то обстоит неладно с этой лодкой, — сказал негр. — Человек у руля, по-видимому, здорово пьян. Он раскачивается во все стороны. И если это сам черный Антонио, то нам, вероятно, предстоит нетрудная работа. Если, впрочем, он сам не позаботится о своем погребении.

Лодка, ускорив ход, приближалась. Фигура на корме обрисовывалась яснее, но все еще нельзя было разглядеть черты лица этого темного колосса, более напоминавшего бронзовую статую, чем человека.

Внезапно лодка изменила курс и врезалась пенящимся носом прямо в песчаную полосу берега. Она, по-видимому, хотела избегнуть опасных лавировок между сваями и бетонами пристани.

Карсон и Хуамото бросились бежать навстречу лодке вдоль длинного побережья гавани. Они слышали, как был выключен сильный мотор, за несколько метров не доходя до берега, и увидели, как острый нос глубоко зарылся в песок.

Фигура на корме упала от этого толчка и осталась лежать, а гоночная моторная лодка тяжело повернулась на бок, словно мертвый кит, прибитый морскими волнами, и серый дым вырывался из ее утомленных цилиндров.

Все это произошло в один из мертвых, безлюдных часов тропического города. Кроме нескольких рабочих гавани и купающихся ребят, не было никого, кто бы обратил внимание на это своеобразное причаливание.

Несмотря на то, что моторная лодка и ее команда были, очевидно, в беспомощном состоянии, оба друга все же приближались к ней с большой осторожностью. Они оба знали по многолетнему опыту, что смертельно раненный хищник опаснее здорового. Но они скоро обнаружили, что человек, которого они искали, был совершенно безвреден. На дне лодки лежала с распростертыми руками огромная фигура в обожженном платье, покрытая густым слоем темно-коричневой пыли.

Карсон прыгнул на борт, и бледно-голубой отсвет стали сверкнул в его рукаве. Он с горевшими от ненависти глазами нагнулся над потерявшим сознание человеком. Хуамото опустил руку ему на плечо.

— Если это черный Антонио, то мы должны из его собственных уст услышать все, что он знает об экспедиции Фиэльда.

Карсон помолчал немного.

— Эх, лучше было бы задушить его теперь, когда он полумертвый, — сказал он наконец. — Черный Антонио не принадлежит к числу тех людей, которые делают разные признания на смертном одре. Но можно попытаться… Будь готов, если этот дьявол вздумает кусаться.

Тут боксер подошел к лежавшему бочком человеку и повернул его тяжелое тело.

Показалось крупное темное лицо, испещренное глубокими ожогами.

— Это — не Антонио, — простонал Хуамото… — Я думаю…

В эту минуту обгоревший человек открыл глаза, они были синие и светлые.

— Это мой сеньор, — завопил негр… — Это мой доктор… Но на кого он похож!..

Фиэльд с трудом приподнялся на одну руку и произнес хриплым голосом:

— Скорее в больницу… Инеса и Паквай очень больны….. Застигнуты землетрясением… Шли по раскаленной золе…

— А черный Антонио?

— Умер, — ответил Фиэльд и закрыл глаза… — Скорее, скорее… Инеса и Паквай… Я еще держусь.

Тогда Хуамото возвысил голос и принялся кричать.

Ни один боевой клич какого-нибудь вождя делаваров из индейских романов Купера не разбудил бы так быстро жителей гавани Иквитоса. Словно муравьи, они выползли из каждого дома, и вскоре сотни готовых помочь рук протянулись к раненым, чтобы перенести их в больницу.

Под пледом Кид Карсон отыскал Инесу Сен-Клэр, почти уцелевшую от огня, но в глубоком, подобном смерти, обмороке. Подле нее лежал сильно обгоревший Паквай, индеец племени тоба, со спокойной и счастливой улыбкой на устах. Он был мертв.

ГЛАВА XXXVII. Жизнь и смерть

Две недели после того, как Фиэльд был помещен в госпиталь Иквитоса, маленький городок сделался центром сенсации, приведшей туземцев в состояние аффекта. Прямо из Лимы прилетел аэроплан. Он перелетел через одно из ущелий Кордильер и привез с собой в качестве пассажира маленького нервного человечка, страдающего астмой, который страшно спешил. Он захватил с собой толстую пачку бумаги, стенографа и пишущую машинку. В течение одного часа от его деятельности чуть не лопнули телеграфы как с проволокой, так и без проволоки, и его собственная особа.

Но когда он, наконец, отыскал трактир Кида Карсона и укротил приступ астмы основательным количеством коктейля, он оказался несмотря на свое утомление, в прекрасном расположении духа. Редактор репортажного отдела при газете «Комерцио» только что совершил подвиг журналиста, наполнявший его пылающей гордостью, которую ничто не могло охладить, кроме разве только ледяного коктейля. Старый добродушный Ла Фуэнте получил вдруг в собственные руки нити, которые были достаточно просты, чтобы свалить с табурета новоизбранного президента. Он чувствовал себя способным снова поднять славные традиции прошлого газеты «Комерцио», а именно: защищать борьбу за свободу и прочищать авгиевы конюшни. Для такого дела требовался чистый и неподкупный человек, который бы не считался с общественным мнением.

Старый перуанец проснулся и вдруг почувствовал себя пионером нового Перу, который, сознательный и крепкий, вырастал среди остатков преследуемого народа. И в то время как Ла Фуэнте сидел в комнате гостиницы перед пишущей машинкой, ему казалось, что страна, которую он так любил, протягивала свои объятия из скал Кордильер к западу и востоку, — от Тихого океана и до Атлантического, — намереваясь построить государство, достаточно сильное, чтобы противостоять северному натиску. Но такое государство должно быть очищено от политических авантюристов и бандитов, бывших последним оплотом реакции в этой измученной революциями и интригами стране.