Затерянный мир - Юрий Валерьевич Литвин Страница 46

Ох и удивились же они на дне шахты целое общество повстречав. Сян задницу армянскую ушибленную почесал и говорит:

– Чего это вы тут?

Байзель на правах хозяина дает пояснения:

– Это моя шахта, хочу сижу, хочу нет, а чего это вы в мою квартиру вломились, это еще вопрос.

– К прокурору! – поддакнул Рожок, типа он не вламывался, к тому же он был очень доволен, что Пасенков его туфельку нашел парную, потерянную во время спуска. И теперь Петр Иванович ею любовался, одновременно отмахиваясь ею же от Земляники, шептавшего ему в ухо угрозы.

– Это кто же такое придумал? Людев в шахту сбрасывать? – поинтересовался Якорь, а Ярослав Иванович пропел своим брежневским баритоном:

– Но сурово бровки мы насупим!

– А это кто? – подал голос карлик Буцефал и грязным пальцем ткнул прямо в неизвестного Байзелева друга, которого привел Маргулис.

– Это брат Байзеля,– сказал Васька, однако Байзель брата не признал.

– Не знаю я его,– сказал он и отвернулся.

– Знаешь… – прошипел тот с нехорошей улыбкой,– вместе партизанов ловили по лесам Югославии, Адольфик я…

Байзель похоже прямо побледнел от такого признания, благо было темно и этого никто не заметил.

– Черт, точно, а что у тебя с рожей?

– Операция пластическая,– прошипел Адольфик,– дорогая.

– А чего приперся?

– Так тут в Триполье ветераны наши собираются, ты что не знал?

– Нет, а чего это в сумке у тебя?

– Хм… – Адольфик извлек бутылку коньяка, потом еще две.

– Ух, ты! – обрадовался Якорь.

– Давай открывай уже! – приказал хозяин шахты, сглатывая слюну, – не пропадать же добру! Тут у меня где-то свечи были и стаканы.

Бутылка пошла по кругу. Тут снова что-то прилетело сверху. На сей раз плюгавый дед Трубачев, местный педофил и извращенец, выследивший все-таки Костину квартиру.

– А ты кто еще такой? – спросил Якорь удивленно,– тоже ветеран?

– Где ты был во время путча? – это Буцефал влез.

– Я…я… вот… – Трубачев был явно растерян и почему-то рылся по карманам. Наконец он извлек трясущимися руками из недр костюма пачку порнографических открыток, моментально экспроприированных карликом, и спросил несколько запоздало:

– Интересуетесь?

Интересовались все, картинки передавали по кругу, цокали языками, и хлопали друг дружку по плечам. Следом пошла вторая бутылка коньяка. И тут в разгар веселья створки открылись, и раздался голос Кости:

– Байзель! – позвал он.

– О! Сема, где ты ходишь? – заорал Байзель,– кидай лестницу, из-за шкафа которую!

– Байзель слушай меня внимательно,– игнорируя прямой приказ наставника произнес кудрявый придурок и начал декламировать,– десять негритят пошли купаться в море… – и так всю считалку до самого конца.

Выслушали в молчании, потом Пасенков произнес:

– Ой, он меня уморил. Байзель скажи ему, пусть сначала лестницу кинет, а потом хоть до утра «Целину» читает на память.

– Он может,– кивнул Байзель.

– Способный мальчик,– негромко сказал Трубачев и добавил про себя: «И попка унего хорошая!»

Костя между тем закончил считалку и объявил:

– А теперь я вас буду казнить! Вас почти десять.

Якорь пересчитал:

– Как это почти, ровно десять!

Семенко засмеялся неприятным смехом подрастающего извращенца:

– Карлик за половину считается!

Тот аж взвился:

– Я? Я за половину? Да я за десятину сойду! Ох, ты ж Сема и пидорас! Да я ж с тобой! Да мы все! А ты меня, ох ты и пидорас!

– Один раз, не педераст! – отсмеявшись, произнес маленький палач и куда-то утопал. Но скоро вернулся и торжественно объявил:

– Казнь маятником!

И в шахту что-то кинул. Это что-то оказалось привязанным к бельевой веревке кухонным ножом, который стал медленно раскачиваться из стороны в сторону.

– От сука! -выругался Байзель,– зарежет же блядь, как пить блядь, то есть дать.

– Вы, как я кого-то порешу, мне крикните! – попросил Семенко. Нож опускался быстро, в отличие от Эдгара По, амплитуды у него были покруче.

– Ой, уй-уй! – завопил Рожок, – спасите соседушки милые!

– Уберите этого придурка,– поморщился Пасенков, – а то я сам его сейчас четвертую!

Рожок испуганно заткнулся.

Якорь попытался поймать нож, но промахнулся, Маргулис тупо допил вторую бутылку, карлик цедил, глядя в одну точку, одно единственное слово: «Пидорас!»

– Байзель,– крикнул Якорь,– давай ты попробуй перехвати, и за веревку его сюда сдернем!

– Умный ты Вова,– ответил ему Байзель,– одиннадцатого сюда негритенка хочешь затащить? Ничего это не даст.

– Не даст? – встрепенулся поникший Земляника и опять пристал к Петру Ивановичу,– она так и сказала, что не даст?

– Пидорас, ох же и пидорас… – продолжал шептать карлик. Трубачев почему-то смутился.

– Давай хоть нож заберем, будет чем замок ковырять!

Перехватил нож Маргулис, с первой попытки. Дернули на всякий случай, предварительно сняв нож. Его передали Адольфику, и тот ушел копаться с замком. Веревку отобрать не удалось, потому что Костя, как настоящий дебил, обернулся ею в несколько раз и теперь верещал от обиды, норовя низвергнуться вниз, но пока не падал.

– Он под шкаф, наверное, уехал,– пояснил Байзель,– и его под ним зажало! Можно попробовать по веревке вылезти кому-то кто полегче.

Храбрецов и полегче не нашлось. Начали третью бутылку, и тут что-то щелкнуло, а потом голос Адольфика прошипел из темноты:

– Открыл…

– Старый коняка ничего не портит! – поднял вверх палец Байзель,– он у меня по сейфам специализировался. – Вова мы наверх, а ты его тут снизу покарауль на всякий случай.

Вся компания, кроме Якоря и Трубачева, решившего незаметно ускользнуть, вышла на свободу и потопала наверх.

Семенко успел выбраться из-под шкафа и теперь таскал ведра с водой, и лил их в шахту, напевая:

– Один из них утоп… Один из них утоп… – внизу во всю матюкался Якорь.

И тут карлик с истошным криком: «Пидорас!» ворвался в комнату и пнул со всей дури Костю головой в зад. Тот упал, разлил воду и, вставая, увидел перекошенное от злобы лицо сурового наставника.

– Байзель я больше не буду! – заверещал он, – пощади меня Байзель!

На что Пасенков, выражая общее мнение, заметил:

– Пощады не будет!

Короче отдубасили Костю и в шахту скинули во злобе, потом коньяк на радостях допили и за водкой карлика отправили, а Семенко снизу выл как шакал.

Потом Байзель вылил в шахту три ведра воды и сказал:

– Пятеро суток на хлебе и воде, воду я тебе уже дал. Хлеб может завтра дам, – и створки захлопнул.

Тут и карлик подоспел с покупками, радостный, пьяненький. Стали наливать, потом закусывать и книжку про десять негритят вслух читали целый вечер. Понравилось так всем.

Потом дверь входная открылась, и на пороге Костя весь мокрый нарисовался. Якорь, оказывается, на радостях дверь лифта неплотно закрыл. Семенко сразу на колени: «Бух!» и рыдать:

– Байзель, ну помилуй же меня!

– От сука,– почти без злобы сказал тот,– подлец!

– Подлец знатный! – кивнул Адольфик, а Сян покивал кавказским носом.

– Моя школа! – похвастался Байзель и устроил Семенко амнистию, с некоторыми все-таки телесными повреждениями.

УТРО ТУМАННОЕ

– Утро туманное… – многозначительно пропело радио в голове полусонного учителя рисования, и Петр Иванович с трудом разлепил глаза.

На работу идти не хотелось, но деваться тоже