Затерянный мир - Юрий Валерьевич Литвин Страница 48

В конце концов, Рожок плюхнулся на пол и застонал уже по-настоящему.

– Встаем, встаем! – подбодрил его жестокий доктор,– не получился шпагатик, это ничего. А ну-ка теперь пальчиками пол достаем. Достаем. Животик не мешает? Отличненько!

Петр Иванович аж покраснел от напряжения, но все-таки ковырнул линолеум своим коготком.

– Прекрасно! Хотим, если можем! Или наоборот? Не важно. Так правую ножку туда, левую сюда, локоточками об полик опираемся, правая вверх! Держим позицию! Держим…

Рожок от натуги уже сипел, но, тем не менее, старался.

– Левую, левую вверх. На раз-два-три!

Тело учителя рисования с тяжелым шлепком грянуло на пол и растянулось в живописной позе. На доктора это впрочем, не произвело никакого впечатления.

– Отжимаемся от пола, и раз, и два! – он покрутил ручку магнитофона, и в кабинете зазвучала бодрая музыка. – С хлопочком постараемся! И раз, и два… Стоп! Держим все. Держим! Отличненько.

Снова шлепнулось.

– Правая ножка вверх! Левая ручка в сторону! Стоим, стоим… И теперь отвечаем доктору. Быстро и по-существу. Какого черта приперся?

– Мне, мне…

– Не мычим, отвечаем по – существу. Суть.

– Нет, мне…

– Я сказал не мычать! Правая ножка…

– Я все скажу!

– Молчать! Стринги вниз! Пол пальчиками достаем. Фу… Гадость… Одеваемся!

Рожок подтянул трусы и тяжело дыша, потянулся за остальными вещами.

– Минуточку! – после рывком поднялся из-за стола и отвесил коленом под зад больному увесистый пендель. Рожок пулей вылетел из кабинета, а вослед ему полетели ругательства и верхняя одежда.

Захлебываясь слюнями и путаясь в рукавах и штанинах, учитель рисования стал натягивать на себя вещи, по ходу отдаляясь все дальше и дальше от страшного кабинета.

– И чтоб я тебя тут больше не видел, извращенец,– услышал он гневный голос доктора,– детей он в стрингах учит! Чему интересно такой может научить? Рисовальщик, бля…

Хлопнула дверь. Рожок по быстрому застегнул оставшиеся пуговицы и помчался бегом в школу, потому что до начала урока оставалось уже не так много времени.

КАРЛССОН

– Ты что делаешь, придурок? – заорал Байзель выходя на балкон собственной квартиры.

Его воспитанник Костя Семенко испуганно шарахнулся и чуть не вывалился через перила.

– Ничего! – завопил он, инстинктивно закрыв голову руками,– Совсем ничего!

– А это что? – указал Байзель на развешенные на бельевых веревках Костины игрушки.

– Они провинились!

– Как это? – удивился суровый наставник.

Костя шмыгнул носом, понемногу приходя в себя:

– Я их наказываю через повешение. Я в кино такое видел. Пускай повисят головой вниз. Может ума добавится.

– Ага,– рассеянно кивнул Байзель,– добавится, как же… Я вот тебя сейчас вниз головой подвешу на люстру и посмотрю, добавится у тебя ума или нет.

– Нет, нет! – закричал Костя.

– Почему? – хитро прищурился бывший эсесовец.

– Потому что я невинный!

– Да уж… Конечно,– Байзель сплюнул с балкона вниз и проследил, прищурившись траекторию плевка. Потом подтянул семейные трусы и ушел в комнаты.

– Поубирай тут все, сейчас ко мене гости придут,– бросил он сквозь зубы перед тем как удалиться.

Костю его уход оживил.

– Какие гости?

– А тебе что за дело? Гости и гости,– уже из глубины квартиры прогудел Байзель.

Семенко помчался следом, сообразив, что сейчас его наказывать не будут.

– Но они же подарки принесут? Всякую вкуснятину, ага? – он даже слюну пустил в предвкушении.

– Сопли подбери, урод! – расщедрился на комплимент наставник,– и прошу тебя по- хорошему, сделай так, чтобы я тебя не видел.

Костя побродил, немного скучая, а потом решил все-таки устроить плюшевым медведям обещанную пытку. Но те на все старания убогого, но настойчивого мерзавца, в спущенных колготках, молчали, как русские партизаны. Военную тайну говорить принципиально не желали, и только улыбались нарисованными ртами с чувством своего глубокого внутреннего превосходства. Костя психанул, заорал:

– Я отрублю тебе голову! – и побежал за топором, но по пути вспомнил, что в гостиную ему нельзя, замешкался, наступил себе левой ногой на правую, потерял равновесие, и здорово приложился кудрявой башкой о косяк двери.

Медведи беззвучно, но дружно расхохотались, а Костя заревел. И именно в этот момент в квартиру входили гости. Ими оказались, бывший однополчанин Байзеля Адольфик и какой-то незнакомый барыга серьезного вида в кожаном длинном пальто. Поприветствовав друг друга, они прошли в гостиную в сопровождении Костиного истошного вопля. Лицо Байзеля мгновенно одеревенело, а Адольфик наоборот, одобрительно кивнул и осклабился:

– Зеер гут! Пытаешь на дому? О!

– Yaa,– сжимая от ненависти зубы,– прошипел Байзель,– то есть… Это у меня ассистент занимается. Шустрый такой парнишка и преданный идеалам нашей борьбы…

– Гут. Молодежь это гут,– закивал гость в кожанке, а Адольфик деланно и подобострастно залился козлиным смехом,– фюрер любить молодежь!

– Хайль! – завопили все вместе, да так неожиданно громко получилось, что даже Семенко прекратил орать и прислушался.

Нацисты сами немного напуганные своим криком перешли на конспиративный шепот. Костя стал поочередно прикладывать уши к дверям, чтобы уловить обрывки разговора, или хотя бы запахи съестного, потому что есть захотелось неожиданно и сильно.

С разговором получилось плохо, а вот запахи присутствовали, да такие, что у Кости слюнки потекли и весьма обильно. И в этот момент за спиной у Кости раздался посторонний шум, он обернулся и увидел на балконе странного вида мужчину с вентилятором в руках, и густыми черными бровями на мужественном, но сильно испачканном сажей лице.

Мужчина этот что-то бормотал себе под нос, однако, увидев Семенко, заулыбался и прокричал:

– Привет, малыш!

– Здравствуйте, дядя Пасенков,– вежливо поздоровался Костя и поинтересовался:

– А что у вас в рюкзачке?

Ярослав Иванович смущенно закашлялся и задвинул ногой объемистый рюкзак в угол балкона. Потом ответил:

– Вообще-то сегодня я Карлссон, и у меня поломался пропеллер…

– Ух, ты! – обрадовался Костя, потирая руки,– вы сегодня настоящий?

– В смысле? – озадаченно спросил отставной депутат, пытаясь оттереть сажу с лица Костиной футболкой случайно оказавшейся на балконной веревке. Последнее время Пасенков промышлял квартирными кражами, и только что обчистил квартиру этажом выше.

– Ну, как в смысле? В натуре, что ли Карлссон? – обиделся Костя,– или на понтах?

– В натуре,– кивнул Пасенков.

– Значит, будем веселиться! – запрыгал Костя на одной ножке и чуть не расшибся об открытую внутрь квартиры балконную форточку.

– Обязательно,– подтвердил Ярослав Иванович,– и попытался втиснуть вентилятор в рюкзак, но безуспешно,– но помни! Карлссона необходимо для веселья накормить!

– А у меня еды нет! – расстроился Костя,– ее всю Байзель к себе и гостям утащил, у них там оргия. А я тут заточен, как принцесса!

Пасенков что-то прикинул в уме и произнес лаконичное: «Ага!»

– А мы все-таки будем веселиться? – уже не совсем уверенно спросил Костя.

Ярослав Иванович осмотрел убогую обстановку и сказал:

– Врядли… Хотя… А это что тут? – и он указал на стоящую на тумбочке шкатулку.

– Это? – Костя бережно взял шкатулку в руки и прижал ее к тощей груди,– это мои драгоценности, моя прелесть…

– Чего? – удивился Карлссон,– а ну-ка давай, показывай, мы же друзья. А какие секреты между друзьями?

Костя мечтательно закрыл глаза, потом открыл их и торжественно произнес:

– Ну, ладно, так и быть, погляди. Только одним глазком.

Пасенков честно прикрыл один глаз, и Костя