Павло Загребельный - Капитан Шопот Страница 5

— Подождите, Богдана! — крикнул он внезапно. — Я хочу сказать вам что-то очень важное!

Она остановилась, качнулась в одну сторону, потом в другую, и деревья тоже качнулись, и земля качнулась — весь мир покачнулся перед глазами Шопота.

И там, среди этих буков, словно среди мистических темных свечей, он сказал ей нечто совершенно бессмысленное и смешное, хотя и старался, чтобы прозвучало оно подобно какому-нибудь ритуальному таинству:

— Вы не имеете права уезжать отсюда.

Приказывал или умолял?

— А еще что? — спросила она и засмеялась и, обняв руками бук, пробежала вокруг него, и листья под ее ногами зашуршали так странно, что он даже вздрогнул.

— Вы не можете уехать отсюда, — произнес упрямо.

— Почему же?

Она выглянула из-за бука, стараясь и дальше играть роль девчонки-проказницы, а у самой в голосе улавливалась уже встревоженность.

— Почему? — спросила снова и еще раз хотела было пробежать вокруг бука, но, вероятно, не решилась и осталась там, с той стороны темного дерева, и он видел лишь кончики ее платочка и руки, которые крепко держались за гладенький ствол. Преодолел в себе искушение схватить эти руки в свои, схватить, чтобы никогда уже больше не выпустить, сказал мрачно:

— Представьте себе, что какой-то человек... один мужчина... не может без вас жить...

— Разве это означает, что я тоже не могу без того... без того мужчины?

— Раз он не может без вас, то и вы не можете без него, — он почти шептал. Она молчала. Не знала, что ему ответить. Не решалась даже выглянуть из-за бука. Почему-то мелькнула мысль, что в этот миг он похож на давнишнего Ростислава. Сухие глаза фанатика и плотно стиснутый рот человека, который привык добиваться своего. Все мужчины, наверное, такие. В конце концов, все на свете одинаково и свет одинаков.

Она оторвалась от бука, почти оттолкнулась от него и быстро пошла назад, к заставе, торопливо шла между деревьями, убегая из этого странного леса, быть может, единственного в ее жизни; ждала, что он окликнет ее или догонит и снова начнет говорить волнующие слова о «человеке» и «мужчине». Но он только стоял и смотрел ей вслед.

Ростислав тем временем сидел в окружении пограничников, которые ждали, что он скажет об игре их товарища. Мечтательный Микола играл что-то тихое-тихое, словно далекий сон, он превзошел самого себя, и его товарищи чувствовали это и им особенно хотелось знать, какого же мнения артист о Миколе, но Ростислав не слышал ничего и не хотел ничего знать, кроме одного: где она, что делает в этот миг, когда возвратится? Он ерзал на стуле, пытался заглядывать в темнеющее окно и даже отпрянул — такой немилосердной чернотой плескал на него из окна осенний вечер.

Когда открылась дверь и Богдана встала в ее черном проеме, Ростислав вскочил и, ступая по ногам пограничников, побежал к жене. Задохнулся от крепкого лесного воздуха, который все еще окружал ее невидимой тучей, трагически схватился за горло, словно бы стремился добыть из него какие-то необычайные звуки. Она слишком хорошо знала этот жест.

— Хватит паясничать, — сказала просто, — собирайся, уезжаем.

Умолк аккордеонист. Десяток солдатских глаз смотрело на Богдану с упреком.

Ростислав, который уже хотел было бежать за чемоданом, передумал, быстро подошел к Миколе, похлопал его по плечу:

— У вас что-то есть...

Повертел перед глазами парня холеной рукой, будто показывал ему заманчивый плод славы, добавил еще:

— Трудитесь...

Газик подпрыгивал на камнях, и пассажиров трясло в машине, будто картошку в мешке. Ростислав все время надвигался тяжелым телом на Богдану, она отталкивала его, старалась уединиться в самом дальнем уголке, но снова под колесо попадал круглый, как баранья голова, камень и снова бросало тяжелое тело Ростислава на нее, и он шептал ей в лицо с тревожной ненавистью:

— Почему так долго ходила?

— Что вы делали в лесу?

— Что он говорил тебе там?

— Ты думаешь теперь о нем. Он тебе понравился.

Она долго молчала, потом не выдержала. Когда Ростислав снова надвинулся на нее, она сказала громко, так, что услышал даже водитель:

— Если ты не умолкнешь, я остановлю машину и пойду пешком.

Он затих.

Нынешним летом Гизелле ни с того ни с сего захотелось вдруг ехать на отдых в Югославию.

— Моя милая, — сказал ей доктор Кемпер, — для настоящих немцев не может быть лучше курортов, чем немецкие. Если уж ехать за границу, то в Италию. Но Югославия! Это дорого, и никакого комфорта.

— Это дешево, дешевле, чем ты просидишь на своих немецких водах, а по комфорту адриатические курорты не уступают самым фешенебельным, — упорно стояла на своем Гизелла.

— Да ты откуда знаешь?! — удивился Кемпер.

— Интересовалась. Кое-кто из Вальдбурга уже ездил. Рассказывают, что это почти бесплатно.

У Кемперов была собственная машина, доктор весьма успешно практиковал. Гизелла, несмотря на свои годы и на изрядные переживания в прошлом, хорошо сохранилась, почти не постарела, а потому в ней сидел какой-то неугомонный бес, толкавший ее каждый раз на новые странные выходки, и Кемпер мог судить, что жена его с каждым годом становится словно бы моложе.

Она утомляла и раздражала его глупыми капризами, он не всегда потакал ей, иногда, правда, удовлетворял ее прихоти, просто будучи не в силах сопротивляться, но на этот раз решил стоять на своем.

— Не поеду ни в какую твою Югославию, — сказал он жене. — Можешь выбросить из головы все страны, где хотя бы пахнет социализмом.

— И Египет?

— Можешь добавить туда и Египет. Если наших деловых людей эта нищенская страна привлекает своим ненасытным рынком, то меня она не заманит даже пирамидами. Я — европеец, моя милая!

Гизелла не спорила. Они вообще никогда не ссорились, старались жить росно, соблюдать солидность во всем, ценили покой, будто хотели восполнить все запасы душевной энергии, исчерпанные за годы войны и смутные послевоенные времена, когда обоим пришлось нелегко. Взять хотя бы трехлетнее блуждание Вильфрида по карпатским лесам или историю с убийством американского майора, из которой Гизелла выпуталась только благодаря тому, что пьяные американские солдаты линчевали Ярему и уничтожили все протоколы в полицейском управлении. После этого американцы попросили прощения у Гизеллы, потому что обвинение против нее отпало само собой. За эти годы расширился круг их знакомых. У Вильфрида были друзья даже в земельном правительстве, его хотели избрать депутатом ландтага, но он скромно отклонил свою кандидатуру, потому что превыше всего ценил покой и невмешательство в политическую путаницу.