Леонид Платов - Искатель. 1965. Выпуск №6 Страница 5

Как всегда, Володька проявил решительность:

— Евстигней! Беги к бате: еще рогатик один! Пусть флотских вызывает.

— А ты?

— Следом за ней пойду.

— И я.

— Нет. Что стоишь? Как дам раза!

Громко рыдая от обиды и зависти, Евстигней припустился бежать.

— Мыкола, ведро сюда! Весла, весла тащи!

Спотыкаясь, отчаянно спеша, Володька и Мыкола ввалились в ялик.

— Сильно не греби! Табань! Снова греби! Табань! Ближе нельзя. Как флотские, понял?

Мина неторопливо плыла вдоль берега, не удаляясь от него, но и не приближаясь к нему. Конвой на ялике сопровождал ее, держась на почтительной дистанции.

В море стало меньше пахнуть водорослями, воздух, насыщенный солью, сделался словно бы плотнее.

Впереди сверкнул огонь.

Володька встал с банки, обмакнул в ведро зажженный факел и принялся им размахивать. Днем мог бы отличиться, просемафорить сигнал «Веди», что означает: «Ваш курс ведет к опасности». Ночью, за неимением фонаря, пришлось пустить в ход факел. Но это было даже интереснее, больше напоминало описание кораблекрушений.

Мальчикам очень хотелось, чтобы навстречу шел пассажирский пароход водоизмещением две тысячи тонн, не меньше, рейс: Одесса — Батуми. И чтобы пассажиры толпились у борта, вглядываясь в темноту и переговариваясь взволнованными голосами. И капитан, стоя на мостике, произносил бы по мегафону свою благодарность. И над морем, притихшим, навострившим уши, гулко разносилось бы: «Спасибо, хлопцы! Предотвратили кораблекрушение!» А они, предотвратившие кораблекрушение, наслаждаясь всем этим, сидели бы в ялике и смотрели, как мимо проплывают ряды ярко освещенных иллюминаторов…

Но им повстречался не пароход, а какой-то катер-торопыга. На слух можно было угадать, что он не молод — слишком громко страдает одышкой и кашляет, — наверное, пора перебрать болиндер.

Сигнал Володьки был сразу отрепетован, то есть повторен, в знак того, что понят. На катере помахали фонарем, потом увалились мористее. Вскоре огонек без следа растворился в переливающемся искрами море.

Вот и все — как-то уж очень по-будничному, без приветственных речей и слез благодарности!

А за что благодарить? Выполнен моряцкий долг, товарищи предупреждены об опасности — так и положено на всех морях и океанах.

Но после этого сразу стало скучно и холодно. Время, наверное, повернуло уже на второй час, минеры не появлялись. А береговое течение продолжало уносить мину по направлению мыса Фиолент, все дальше и дальше от Балаклавы.

Море вокруг раскачивалось и фосфоресцировало. От беспрерывного мелькания искр клонило в сон, глаза слипались.

Вяло двигая веслами, Мыкола думал о том, как хорошо бы завалиться сейчас на койку, с головой накрыться одеялом. Вряд ли встретятся еще суда, а утром минеры и сами найдут мину. Но Володька не подавал команды. Мина, поддразнивая, все приплясывала и приплясывала, как дурочка, на широкой зыби.

Наверное, и Володька приустал, потому что сидел нахохлившись. Затем, чтобы отбить сон, громким голосом заговорил о дельфинах и «Черном принце».

Примерно в этих самых местах лет этак семьдесят назад затонул английский пароход, груженный золотыми монетами. Тогда была Крымская война, «Черный принц» вез жалованье английским солдатам и офицерам, которые осаждали Севастополь. Жалованье, однако, осталось невыплаченным. Налетел невиданной силы шторм, много английских и французских кораблей легло на дно. Среди них был и «Черный принц».

Вот когда были бы кстати дельфины-водолазы! Дело не шуточное, пахнет миллионами. Поднять бы их с помощью дельфинов, а? Сколько новых домов отдыха и санаториев можно построить в Крыму на эти деньги!

Мыкола мерно кивал головой. Все это было интересно, но искры продолжали мелькать перед глазами. На одном кивке голова опустилась к веслам и уже не поднялась.

Ему представилось, что он сидит на камнях, а из прибрежной пены один за другим выплывают его подручные — дельфины, держа во рту золотые монеты. На это было приятно смотреть. Рядом с Мыколой вырастала на гальке гора монет.

Тут-то мина и рванула!

Вероятно, от ялика она находилась в этот момент метрах в двадцати, не очень близко, но и не очень далеко.

Со сна Мыкола ничего не понял.

Куча монет со звоном рассыпалась, дельфины куда-то пропали. Свистящий вихрь грубо выхватил из его теплой страны сновидений, куда он начал было уже неторопливо углубляться.

Грохота он не услышал, не успел услышать, увидел только пламя. Почему-то оно было где-то сбоку и в то же время внизу.

Все море под ним длинно сверкнуло.

Мыкола ощутил себя в воздухе, но лишь на мгновенье. Волны стремительно подскочили и…

Он пережил весь ужас предсмертного удушья. «Лопнет сердце! Не могу дышать, не могу, не могу!»

Темно стало вокруг. Будто гробовой доской прихлопнуло…

СИНЬ ЗА ОКНОМ

Доска, однако, сдвинулась.

Оживать оказалось еще труднее, чем умирать. И дольше! Слишком узкой была эта щель — обратно в жизнь. Чтобы снова протиснуться сквозь нее, надо было затратить невероятно много усилий.

Но он очень старался.

Наконец ему удалось протиснуться обратно. От боли он застонал и открыл глаза.

Высокий потолок. Это хорошо! Комната полна света и воздуха. А за окнами синеет море.

Спрыгнуть на пол и подбежать к окну! Мыкола порывисто вскинулся, но смог лишь приподнять голову над подушкой. Тело не подчинялось ему.

И тогда он опять застонал, потому что понял: ожил наполовину.

Пытка неподвижностью — вот что это такое. Попробуйте-ка полежать несколько часов на спине, совершенно не двигаясь, будто бы вас гвоздями прибили к кровати. И смотрите в высокое окно, за которым море и верхушки кипарисов. Вообразите при этом, что вам всего четырнадцать лет и вас прямо-таки распирает от желания бегать, прыгать, кувыркаться, так и подмывает вскинуться, стукнуть голыми пятками об пол и опрометью выбежать из палаты.

Долго болея и постепенно теряя подвижность, человек, возможно, как-то привыкает к такому состоянию, если вообще к нему можно привыкнуть. Но чудовищное превращение — в колоду, в камень произошло с Мыколой мгновенно.

Вдобавок он не мог понять, как и почему это с ним произошло. У него в результате контузии отшибло память.

Казалось, всего несколько минут назад ходил, бегал, прыгал, смеялся, а теперь лежит плашмя на больничной койке, не может двинуть ни рукой, ни ногой, будто туго спеленат. Над ним склоняется озабоченное лицо нянечки, его поят с ложечки лекарством, и откуда-то, как слабое дуновение ветра, доносится шепот: «Бедный мальчик!»