Майкл Муркок - Английский убийца Страница 5

— Полагаю, что да. Хотя еще не знаю, какой предпочесть — этот или ДДТ. Настало время что-то сделать для Берлина.

Послышался слабый вибрирующий звук и глухой удар вдалеке. Это «Цеппелин» начал сбрасывать первые в этот вечер бомбы. Принц зажег сигару «Корона Ямайки» и, раскуривая ее, пламенем спички чуть не обжег себе большой палец. Началась третья часть музыкального произведения «Веселое сборище крестьян».

— Твою мать, — выругался он, а затем спросил — Ты не знаешь, как будет по-немецки твою мать?

— Я до этого еще не дошла. — Она хотела было взять словарь, стоявший на полке в нише.

— Да, ладно. Не надо. Этого и не нужно знать. Какой смысл оживлять уже мертвый язык? Кому сейчас нужна эта «национальная индивидуальность»? Политики занялись более серьезными проблемами.

— Ты сам завел этот разговор. — Ева разгладила юбку на коленях. — Газеты снова начали выходить на английском.

— Язык всегда лежит в основе всех конфликтов. — Он закашлялся и положил окурок от сигары в кастрюлю, которую он использовал в качестве пепельницы. — Ты все еще хочешь пойти в музей восковых фигур?

— Было бы неплохо.

— Я в этом и не сомневался. — Он рассмеялся, потом нахмурился и отвернулся от проигрывателя.

Дом, большая часть которого не была разрушена, был отреставрирован в 1950 году, в нем было чрезмерное количество мебели. Своим великолепием он напоминал Версаль, правда позолота стерлась, зеркала с отбитыми краями были засижены мухами, стены и потолок были окрашены в терракотовый цвет.

В огромную двухстворчатую дубовую дверь негромко постучали.

— Войдите, — сказал Лобкович. Двери отворились и маленький черно-белый кот с торчащим трубой хвостом вошел в комнату. Он остановился посередине персидского ковра, сел и посмотрел на них.

Вслед за ним вошла красивая девушка в военной шинели черного цвета и лакированных кожаных сапогах с золотыми пряжками (от Эллиотса). Ее темные волосы были подстрижены сравнительно коротко. На лице в форме сердечка было довольное, но сдержанное выражение. В правой руке у нее был револьвер «смит-и-вессон» 45 калибра, а левую она все еще держала на ручке двери, осматривая комнату.

Ева Кнеч сердито нахмурилась.

— Боковой нападающий Себастьяна Очинека, — пробормотала она тихо, — Уна Перссон. Ну и актриса!

Волосы Евы были того же цвета, что и у Уны, но рядом с Уной ее неброская красота поблекла. Ева была одета в костюм желто-коричневого цвета, на ногах у нее были туфли на шпильке, но в тот момент она предпочла бы быть одетой иначе. Она прошипела:

— Посмотрите на нее, достойная маленькая героиня революции!

Принц Лобкович не обратил ни малейшего внимания на слова своей любовницы. Одну руку он прижал к груди и, протянув вторую вперед, с достоинством направился к двери. На нем был черный сюртук и брюки в едва заметную полоску. На лацкане пиджака приколот значок Легиона Свободы, на ногах — сапоги для верховой езды. Он забыл отцепить серебряную шпору с правого сапога. На лице была самодовольная усмешка (хотя сам он считал, что это было выражение дружелюбного достоинства), которая портила красивые черты его лица.

Он произнес что-то шутливое, но усмешка превратила его слова в льстивый вздор. Затем он представился вновь прибывшей девушке:

— Принц Лобкович.

— Уна Перссон, — ответила она презрительно. — Очинек сказал, что вы возьмете доставку на себя.

— Я думал, вы приедете только завтра, — он неуверенно оглянулся. — Только завтра. — Усмешка сползла с его лица.

— Я сэкономила время, проехав через Чехословакию. — Уна Перссон положила револьвер во внутренний карман.

Она повернулась, щелкнула пальцами. Тяжело ступая, вошли четыре грязных славянина, на плечах они несли гроб из сосновых досок. На гробу было написано печатными буквами VAKUUM REINIGER (ENGLISCH-PRODUKT). Славяне поставили его на пол и быстро вышли. Из кармана шинели Уна Перссон вытащила какой-то документ и синюю шариковую ручку.

— Подпишите, пожалуйста, оба экземпляра, — сказала она. Лобкович положил документ на крышку рояля и подписал, не читая.

— А как поживает Очинек?

— Очень хорошо. Открыть крышку?

— Можно.

Она вытащила револьвер и, прицелившись, метко выстрелила по болтам, которыми крышка была прикреплена к гробу. Одна из пуль чуть было не угодила в Еву Кнеч. Дулом револьвера она отодвинула крышку и откинула одеяло, их взору предстал уставившийся на них неподвижным взглядом Джерри Корнелиус, от которого все еще исходил запах гнили. Лобкович отпрянул от гроба, подошел к деке и поставил квинтет для кларнета Моцарта.

— Боже мой! — воскликнула Ева Кнеч удивленно. — Что это с ним?

Уна Перссон пожала плечами.

— Одна из форм гидрофилии, полагаю. Эта болезнь часто встречается у котов, симптомы похожи на воспаление кишок.

— У меня траур по эпохе паровых двигателей, — сказал Лобкович, подходя к ним с коробком спичек «Восходящее солнце», изготовленных компанией «Вестерн Индия Лимитед».

— Странный диагноз, — Ева Кнеч наклонилась, чтобы получше рассмотреть лежащее в гробу существо. — Где его нашли?

— На берегу, в северной части Корнуэлла, но до того, как его нашли там, его уже видели в других местах. Они считают, что он появился где-то в районе Бенгальской бухты. Я должна забрать у вас пять ящиков с M16?

— Да, да, конечно. — Лобкович указал на ящики, лежавшие под роялем. — Оружие в них. Мне дать вам кого-нибудь в помощь или?..

— Большое спасибо.

Лобкович дернул за потертый бархатный шнур колокольчика, висевшего у камина.

— Это старый особняк, построенный еще во времена Бисмарка, — сказал он ей.

— Я так и поняла. — Уна Перссон зажгла длинную сигарету «Шерман» коричневого цвета при помощи старой медной зажигалки «Данхилл». — Перед отъездом я бы хотела вымыть волосы.

Ева Кнеч быстро вышла из комнаты.

— Я посмотрю, есть ли вода.

Четверо бывших военнопленных, наголо бритые, но с бородами, в грязных синих хлопчатобумажных костюмах вошли в комнату и стали носить ящики с М16 в бронированный грузовик, принадлежавший Уне Перссон. Зазвонил телефон, сделанный из позолоченной бронзы в стиле ампир. Лобкович не поднял трубку.

— Не обращайте внимания. Это что-то на линии.

— Ну, я все-таки послушаю… — Уна Перссон подняла трубку. — Алло!

Не услышав ответа, она положила трубку.

— Какой-то треск и ничего больше.

— Что я и говорил. — Звеня шпорой, Принц Лобкович быстрыми шагами подошел к ней. — Мой бог, как бы я хотел…

Она приложила свою маленькую руку к его груди и поцеловала его.