Джеймс Тейбор - Глубокая зона Страница 50

– Давайте я научу вас управляться с укрючной лошадью, а вы меня – со спортивной. Договорились?

Халли почувствовала, что он ищет в темноте ее ладонь.

– Заметано. – Она взяла его ладонь, и они пожали руки. – Вы можете задать вопросы обо мне.

– Я уже кое-что знаю о вас.

– Откуда?

– Они составили досье на всех членов команды.

– Кто – они?

– Они, и всё.

– Ладно, ладно… Что было в досье?

– Много чего.

– Например?

– О Стивене Редхорсе.

– И о нем тоже?

– О нем, и о нескольких других. Впрочем, их гораздо меньше, чем я мог бы предположить. Однако по объему информации я бы выделил именно его. Что произошло?

– Разве этого нет в досье?

– Там написано только, что вы с ним не виделись несколько лет.

– Мы познакомились в университете Хопкинса. У него ученая степень в области физики. Чистокровный индеец. Команч.

– Тяжелый характер?

– Нет. Мы хорошо ладили. Дело в его родителях – они меня не выносили. Как и всех белых. Мы пытались преодолеть их сопротивление, но не смогли.

– Мне жаль.

– Правда?

– Нет.

– Мне тоже. По крайней мере, уже не жаль. Теперь я понимаю, что все к лучшему.

– Что случилось с вами в УПРБ?

– Полезем в дебри?

– Мы уже в дебрях. – В его голосе больше не звучала усмешка.

– Да еще в каких… Об этом не говорилось в моем досье?

– В нем содержались противоречивые версии.

– Кто-то хотел, чтобы меня уволили, и все обставили так, будто я за большие деньги продавала результаты секретных исследований.

– А вы не продавали?

– Конечно, нет. Сейчас вы впервые сморозили глупость.

Боуман пропустил эти слова мимо ушей.

– Кто хотел, чтобы вас уволили? И почему?

– Эти вопросы я задавала себе миллион раз, но так и не нашла приемлемого ответа. Теперь моя очередь. Вы убиваете людей?

– Редко. И только тех, кто действительно этого заслуживает.

Ух! Такое не в каждом разговоре услышишь.

– Расскажите о своей семье.

– Я – единственный ребенок. Мама умерла от опухоли мозга шесть лет назад. Глиобластома. По крайней мере, она недолго мучилась. Поставили диагноз, а через шесть недель ее не стало. Отец у меня крепкий орешек. Ему шестьдесят четыре. Служил во Вьетнаме, в отряде глубинной разведки. Работает по шестнадцать часов в сутки. В основном в седле.

– В отряде глубинной разведки? Крутые были ребята.

– Вы о них знаете?

– Мой отец был кадровым военным. Он тоже воевал во Вьетнаме. В десантно-диверсионном подразделении. У вас есть жена? Дети?

– Нет.

– Я так и думала. Просто должна была спросить.

– Конечно.

Халли ждала следующего вопроса, но мгновение спустя вскинула голову и широко раскрыла глаза.

– Что?

– Я ничего не говорил. Вы заснули.

– Правда?.. Вообще-то, да. Забавно… На своем месте не могла уснуть. – От усталости мозг работал вяло. Невозможно представить, как ей теперь добираться к себе. – Ничего, если я здесь посплю немного? – Скорее утверждение, чем вопрос.

– Вы храпите?

– Боюсь, да. Толкните меня в бок, если что.

– Довольно честное признание…

– А вы? – Глаза слипались.

– Что я? – Боуман наклонил голову.

– Вы храпите?

– Никогда.

– Никогда? Да будет вам… Все храпят.

– Честно. Удаление части небного язычка, подтяжка окружающих тканей хирургическим путем…

Она слегка встрепенулась.

– Не шутите?

– Нет.

– За каким чертом это кому-то понадобится?

– Есть такие места, где из-за храпа вас могут убить.

Да. Наверное. Веки вновь закрылись. Халли очутилась в туманном, расплывчатом месте между явью и сном. Что-то еще я хотела спросить, думала она, но никак не могла вспомнить.

– Кажется, я засыпаю.

– Вот и хорошо.

Уил повернулся на спину. Халли слегка изменила положение, и их тела расслабились, удобно улеглись: ее голова у него на плече, одна рука подогнута, вторая – перекинута через его грудь. Он дышал медленнее и глубже, однако время от времени они делали вдох и выдох одновременно, и ей нравилась гармония. Его тело было крепким, теплым и упругим. А запах вблизи – еще лучше.

Последнее, что она почувствовала, перед тем как провалиться в сон, – поцелуй в макушку. Несколько раз она мягко всхрапнула, однако Боуман не стал ее толкать. Некоторое время он прислушивался к ее дыханию. Затем, убедившись, что она перешла к фазе быстрого сна, отключился сам. Или, скорее, задремал – как всегда.

Ей снился бассейн, наполненный прохладной голубой водой. Ему – черные горы и красные вспышки дульного пламени.

22

На следующий день группа следовала за Халли по гребню высокой белесой скалы – напоминавшему замороженное молоко, – естественному мостику шириной два фута, со слегка выпуклой поверхностью, гладкой и блестящей от влаги. В такой местности альпинисты подстраховались бы веревками.

Группа шла уже шесть часов.

– Какая тут высота? – Канер светил фонариком вниз. Лучи исчезали в желтоватом тумане, не достигнув ничего твердого.

– Примерно двести футов справа, двести пятьдесят – слева. – В прошлый раз Халли измеряла дистанцию лазерным дальномером. – Здесь не так высоко, как на «Не вздумай падать», но сорваться вниз никому не пожелаешь.

– Мне это не нравится. – Аргуэльо ступал крохотными шажками, едва отрывая ноги от поверхности и вытянув руки в стороны, как канатоходец.

– Перенесите свой вес в ступни. – Халли посветила фонариком на его ботинки.

– Мой вес и так на ступнях.

– Не «на», а «в». Представьте, что вся ваша масса, все мысли и энергия падают в ваши ступни. Сделайте их частью скалы.

– Айкидо, – произнес Боуман у нее из-за спины.

– Да. Мастер может принять такую позу, и его трактором не сдвинешь.

– Я видел.

– Да, так лучше, – признал Аргуэльо, слегка опустив руки.

– Удерживайте взгляд на тропе строго на три фута вперед. Ваше тело само пойдет, куда вы смотрите.

Полчаса спустя Халли подняла руку.

– Здесь стоим.

Она смотрела на газоанализатор «Сириус», желтый прибор размером с колоду карт – он сигнализировал о повышении концентрации сероводорода. Все они тоже ощущали запах тухлых яиц.

– Надеваем ребризеры.

Поскольку дыхательные аппараты представляли собой замкнутые системы, не всасывающие атмосферный воздух, их можно было использовать как противогазы.

Пока все доставали и надевали маски, Халли думала о Хейте. Прекрасный человек, он не заслуживал такой смерти.