Владимир Рыбин - Искатель. 1977. Выпуск №2 Страница 50

Это меня доконало. Как часто люди вот так, нисколько не задумываясь, говорят о мертвецах!

— Ошибаешься, детка, — сказал я. — Что мне нужно, так это средство против ваты в горле. Но его у тебя наверняка нет, спорим? — Я двинул кредитку в сторону серег величиной с талер. — Зря ты упустила этого старого гнома. Он пальчики облизал бы после твоего кофе… и не только после кофе.

На миг она как будто опечалилась. Я рассердился на себя. Почему веду себя так, чего, собственно, ожидал от этой пивнушки? Что мне здесь споют колыбельную и утешат, как делала, бывало, моя мать, когда мне не спалось? Смешно! Но я просто не мог быть приветлив ни с кем, сейчас во всяком случае. При всем желании это было невозможно.

На улице стояла пестрая от неонового света и холодная ночь. Я поднял воротник пальто. Моросило. Я медленно брел мимо витрин, не глядя на них. Что будет дальше? Мне вспомнилось, что блондинка говорила что-то о человеке, который хотел броситься под машину. Может быть, это и есть решение? Все во мне воспротивилось. Мне было двадцать шесть лет, и я определенно не был трусом. Достаточно часто это доказывал.

На противоположной стороне улицы стояло такси. Я направился к нему, дошел уже до середины мостовой, и тут это случилось. Из пелены сырого тумана вдруг вынырнули две фары, потянулись ко мне и больше не выпустили. Я сделал шаг назад, а может быть, и застыл на месте, как загипнотизированный кролик. Сейчас уже хорошо не помню. Инстинктивно вытянул вперед руки и тут же почувствовал удар. Я пролетел по воздуху, прокатился не меньше двух метров по мокрому асфальту и врезался во что-то. Последним, что видел, был сверкающий шар. Уличный фонарь или, может быть, ракета, которая с громким треском разорвалась в моей голове.

Сбоку от меня тикала адская машина.

Я слышал это совершенно отчетливо. Часовой механизм был соединен с электрическим датчиком импульсов, и при каждом колебании балансира я ощущал покалывание иглы в мозгу. Несколько поодаль негр из Тринидада обрабатывал дубинкой пустую канистру из-под бензина. Он не спешил.

Между двумя ударами каждый раз проходила вечность. Когда наконец открыл глаза, было совсем светло. Я испытывал приятную легкость и боялся пошевелиться, чтобы не сорваться в пропасть.

Покалывания иглы прекратились. Только адская машина еще тикала, и пустая канистра громыхала. Я осторожно повел глазами. Мой взгляд медленно, как муха, прополз по выбеленному потолку, опустился по стене вниз, перебрался через зеркало и остановился на блестящем кране над раковиной. Каждый раз, когда из крана падала капля, негр ударял по канистре. Тук — вечность, тук — вечность, тук…

Я чуть повернул голову. За переплетом окна висело серое небо. Голая ветка колыхалась на ветру. Сбоку, на ночном столике, лежали наручные часы с темным циферблатом. Я проследил за красной секундной стрелкой, равномерно бежавшей по кругу под аккомпанемент монотонного тиканья. И заметил, что слух мой обострился. Может быть, у меня был жар, а может, просто в наполнявшей комнату глубокой тишине тиканье часов казалось таким громким. Приятное чувство легкости сохранялось, и я больше не боялся куда-то свалиться.

Кто-то намотал на мою голову очень много марли. Я осторожно ощупал лицо. Все как будто было на месте. Меня засунули в чересчур широкую полосатую — белую с голубым, жесткую, как парус, ночную рубаху. От нечего делать я еще некоторое время смотрел на красную секундную стрелку на черном циферблате. Затем принялся размышлять, где я и как сюда попал. Но не вспомнил. Попытался представить, что там, снаружи, за окном. Дома, или море, или пустыня? На ночном столике, рядом с часами, стоял радиоприемник. Что, если нажать на одну из белых кнопок? Расскажут ли мне о полосатой ночной рубахе или о голой ветке, пляшущей на ветру за окном? Или из приемника послышится музыка? Барабанный бой, усиленный неумолчным тиканьем часов?

Лоб мой покрылся испариной. Кто, черт возьми, заточил меня в эту комнату, за стенами которой нет ничего, кроме серого неба без конца и края? Утомленный, я закрыл глаза. Недавнее приятное чувство сменилось странным беспокойством. Что-то со мной было не в порядке. И не только из-за повязки на голове и покалывания иглы в мозгу. Нет, здесь было что-то еще.

Наверно, я уснул, потому что не слышал, как в комнату вошли. Вода из крана больше не капала. У окна сидела женщина и листала журнал. Короткая юбка открывала стройные ноги в маленьких голубых замшевых туфлях без каблуков. Из-под шапочки выбилась прядь каштановых волос, и в них как будто отсвечивало серое небо. Женщина, должно быть, почувствовала мой взгляд, потому что посмотрела на меня и кивнула. Немного жалостливо, но и явно радуясь, что я наконец очнулся.

— Вот и отлично, — сказала она. Это прозвучало старомодно. «Привет» или «давно пора» подошли бы ей больше. Свернула журнал и положила его на подоконник. Затем встала и подошла ко мне. Она была изящна и на ходу немного покачивала бедрами, что выглядело весьма грациозно, но как-то не вязалось с белой шапочкой и сестринским халатом.

— Меня зовут сестра Марион, — сказала она, заправляя под матрац мою простыню. — Болит у вас что-нибудь? Доктор Молитор считает, что вы счастливо отделались. Если хотите, можете получить немного сухариков с молоком.

Она бережно поправила мои подушки. От нее пахло хорошим мылом с легкой примесью лизола. Я хотел задать ей какой-то вопрос, но у меня сначала не вышло. Только пошевелил губами, не произнеся ни слова. Ангел милосердия терпеливо ждал. Так бывает в кино, когда пропадает звук. Наконец мне удалось:

— Как я попал в этот замок? — Голос мой был совсем тихим, и я не узнал его, как будто слышал впервые.

— Вы в больнице Марии Магдалины. — И затем еще раз: — Я сестра Марион. — Она достала из кармана халата клочок бумаги и шариковую ручку. — Завтра вы уже будете чувствовать себя лучше. Скажите, пожалуйста, вашу фамилию и адрес. Когда вас доставили к нам, у вас не было при себе никаких документов. Есть у вас близкие, которых надо уведомить?

— Конечно, — ответил я. — У каждого порядочного человека есть близкие. — Звук уже прорезался, но голос оставался чужим.

Сестра Марион придвинула стул к моей кровати и села. Я собрался уже ответить на ее вопросы, когда вдруг обнаружил, что пластинка кончилась. Я не мог произнести ни слова да и не знал, что говорить. Передо мной была только огромная белая стена. До боли стиснув кулаки, я попытался с разбегу пробить эту проклятую стену, как клоун, прыгающий сквозь обтянутый бумагой обруч. Но не смог. Все вокруг меня медленно заколыхалось. Последним, что видел, были каштановые волосы сестры Марион. Потом закрыл глаза. Мне сделалось чертовски тошно. Дело в том, что я забыл, кто я такой.