Сергей Песецкий - Любовник Большой Медведицы Страница 51

Сашка сворачивает на юго-восток. Почти бежим уже. Выстрелы один за другим. К счастью, не попадают. Добрались до густого лозняка. Останавливаемся. Сашка велит:

— Подпустить ближе и валить!

Ждем, встав на колени, укрытые густыми зарослями. У меня наготове парабеллум, запасные магазины к нему.

Преследователи все ближе. Отчетливо различаю серые силуэты, придвигающиеся все ближе. Полы длинных плащей сунуты за пояса, чтобы не мешали бежать. В лунном свете блестит оружие.

Слышу зычный голос, выкрикивающий раздельно, по слогам:

— Цепь-ю за-хо-ди спра-ва!

Думаю: вспугнуть хотят, в болото выгнать. Гляжу вперед внимательно.

Серые уже шагах в пятидесяти. Близко совсем. Чего ж Сашка не стреляет? Гляжу на него. Он опер длинный ствол парабеллума о левую руку. Вправо целится. Смотрю на Живицу. Тот целит в центр цепи. Я тогда выцеливаю солдата на левом крыле.

А серая цепь будто плывет навстречу в море лунного света.

Вдруг справа — выстрел. Это Сашка. И я, тщательно целясь, принимаюсь стрелять. Выпускаю десяток пуль, вбиваю в ручку новый магазин. Сашка с Живицей палят непрестанно. Цепь рвется, встает. Издали гремит:

— Ложись!

Серые силуэты пропадают. Гремят выстрелы из карабинов. А мы переходим на другую сторону зарослей и ступаем в болото. Идем по прогибающимся под ногами мхам. Позади — частая стрельба.

Как привидения, шаг за шагом продвигаемся в сумрачном море лунного света. Звуки выстрелов все дальше.

Наверняка не решатся за нами. Убедились охотники, что этого зверя загнать нелегко.

Бредем дальше. Земля гнется под ногами, из-под ног сочится вода. Удаляемся друг от друга, чтобы не прорвать пружинистой прослойки мха и водорослей, закрывающей вязкую топь.

Через два часа выбираемся на твердую землю. Рядом — черная стена леса. Сашка, сверкая глазами, показывает рукой назад, на пройденное болото.

— Пусть попробуют!

— Я б не советовал, — говорит Живица.

Идем дальше и вскоре скрываемся в лесном сумраке. Там нас и черт не остановит.

Так перенесли мы двенадцатую партию товара. Вечером Сашка дал мне за последние три ходки сто пятьдесят долларов. Много. Но ведь и носил я по семьдесят фунтов. Теперь у меня было четыреста двадцать пять долларов — целый капитал, заработанный без агранды.

Я заметил, что за год и три месяца моей жизни на границе очень окреп физически. Легче мне было таскать семидесятифунтовую носку, чем когда-то тридцатифунтовую. По труднейшим дорогам ходил, будто на прогулку в знакомом парке.

Пока ходили, много у нас было разных приключений и происшествий, но тут о них писать не буду, чтобы не удлинять рассказ без меры.

Когда в последний раз возвращались из-за границы, Сашка повел новой, кружной дорогой. Далеко обошли место, где случилась перестрелка с погранцами. Пришлось лишние километры намотать, но хорошие, по нормальной земле. Не болото, леса большие. Но, возвращаясь, наткнулись в лесу на караулку погранцов.

Сашка прокрался, мы — за ним. Оружие наизготовку.

Он стал у освещенного окна, мы — рядом. Заглянули, увидели большую комнату. В глубине ее — помост, там лежат несколько красноармейцев. Спят, наверное. У окна — стол, на нем бумаги, горит большая лампа.

Посреди комнаты стоял высокий щуплый красноармеец и рассказывал что-то сидящим на лавках у стен товарищам, оживленно размахивая руками. Мы видели радостные лица, горящие интересом глаза. Вдруг все разом захохотали.

Вдруг заметил, что Сашка поднимает парабеллум. Сперва подумал: хочет через окно в солдат стрелять, но понял: в лампу целит.

Красноармеец рассказывает, гримасничает, кривится, махает руками. Шагает вперед и говорит так громко, что я слова различаю.

И — новый взрыв смеха, еще сильнее. В ту же минуту Сашка стреляет. Грохот, треск, звон стекла, в избе темень.

В избе — гробовое молчание. Наконец, доносятся перепуганные голоса, вскрики.

— Что за черт?

— Какой мерзавец лампу разбил?

Слышим шаги. Наконец, зажигается фонарь.

— Это выстрелил кто-то!

Не торопясь, отходим вглубь леса. Сашка улыбается.

Спокойно возвращаемся на мелину. Это была наша последняя ходка с сахарином. Переправили мы все привезенное из местечка. Сашка сказал тогда: «Ну, братва, завтра сгоняем-ка в Рубежевичи, позабавимся малость! А потом еще дельце есть. Поспеть надо, зима на носу».

И вот мы третий день в Рубежевичах. Живем у Сашкиного коллеги, на краю местечка. Сашка целыми днями пропадает, по делам ходит. Пару раз я видел его в местечке с жидами какими-то, купцами, должно быть. Мы с Живицей дома сидим. Спим, водку пьем, в карты играем.

А вчера развлекались всю ночь. Стасик Удрень, у которого остановились, отправил двух младших братьев на ночь к соседке. Знал, какая забава будет.

Для меня сюрпризом стал приезд из Ракова гармониста Антония. За ним специально съездил Янкель Парх.

Днем Стасик с Сашкой принесли множество разнообразных пакетов и пакетиков. Жилье Стасика было обширное, но очень запущенное. Мы с Живицей прибрались немного. На черной половине, в кухне, распаковали принесенное, разложили по полкам и столу. Было там много изысканных лакомств. Коньяки, ликеры и водку мы поставили в шкаф.

Глядя на то изобилие, хотел я себе настроение малость подправить, но Живица посоветовал подождать, чтоб место на потом оставить.

Гармонист Антоний сидел на чистой половине и наигрывал тихо обрывки мелодий.

В седьмом часу вечера пришел Стасик и привел трех девчат. Познакомил нас.

— Юля.

— Казя.

— Ядя.

Называли свои имена, по очереди с нами здороваясь. Сперва держались очень сдержанно, но вскоре раззадорили их Стаськовы шутки, Антониева музыка и перспектива веселья.

Усадили мы дивчин за стол, принялись угощать чаем с пирожными. Я попробовал долить в чай коньяку. Они не протестовали.

Юля была пухлая блондинка. Улыбалась мило. Смеялась охотно, запрокидывая голову, как от щекотки. Казя — брюнетка с красивыми темными глазами, лицо симпатичное. Держится сдержаннее других, улыбается краешками губ. У Яди — пышная рыжая гривка, снежная кожа. Улыбка такая веселая и зубы на зависть. У нее красивые ноги, и, наверное, потому носит очень короткое платье. Все три молоденькие. Должно быть, ни одной за двадцать не перевалило. Будто три ярких, искристых огонька за столом: Юля в кремовом платье, Казя — в темно-зеленом, Ядя — в желтом.

Через час явился Сашка. Поздоровался весело с девчатами, с Антонием. Разговор оживился. Стасик зубоскалил непрестанно. Девчата то и дело прыскали со смеху. Мы старались напоить их, но пили они неохотно. С каждой рюмкой приходилось упрашивать.