Дастин Томасон - 21.12 Страница 51

И я сказал:

— Прости меня, Высочайший, если я что-то неверно понял. В городе действительно намечается священный пир?

— Да такой, какого здесь не видели за последние сто оборотов Календарного диска!

— И что же это будет за пир?

— Мы обо всем сообщим, когда настанет время, писец.

Ягуар Имикс жестом пригласил одну из своих наложниц присоединиться к нам, а она открыла стоявшую рядом с ней шкатулку и достала полосу древесной коры. Девушка вложила ее в зубы хозяина, и он принялся жевать, когда заговорил снова:

— Пактуль, мой слуга! Впав в транс, я слышал глас богов, которые поведали мне о том, что ты не одобряешь строительство нового храма. А твои странные вопросы о пире в честь Акабалама лишь подтверждают услышанные мной божественные слова. Ты же знаешь, что от моего взора не укроется ничто, писец. Подтверди же правдивость божественных откровений. Признайся, что не считаешь меня сосудом, вместившим в себя всю их мудрость!

В этих словах, по сути, содержался мой смертный приговор, и мне сделалось страшно, как никогда прежде. Глаза всех придворных были устремлены на меня, и во взглядах читалась жажда крови. Даже ара, сидевший в клетке рядом со мной, почувствовал это. Оксиллу принесли в жертву за меньшие прегрешения. Мне вырвут сердце на алтаре! Я посмотрел на карлика Якомо, который с шумом прихлебывал из чаши шоколад с корицей и чили. И тут же понял, что боги здесь совершенно ни при чем, а за всем этим стоит всего лишь этот злокозненный карлик.

С переполнявшим сердце страхом я заговорил:

— Ягуар Имикс, священнейший из Властителей, да будешь ты пред всеми превозвышен! Во время собрания я всего лишь задался вопросом, насколько идеально нынешнее время для строительства нового храма. Мне бы хотелось, чтобы новая пирамида простояла десять Великих циклов, а твое имя навечно прославилось как святейшее из святейших. Все мои помыслы о том, как я украшу ее фасад тысячами глифов, прославляющих тебя, но только мне не хотелось бы делать это по ничтожному известняку, а более достойных материалов и людей для строительства у нас сейчас нет.

Закончив, я смиренно склонил голову, и при виде этого Ягуар Имикс сплюнул кору изо рта на пол и сверкнул зубами. При этом он показал самый красивый набор ониксов и жемчужин, когда-либо созданный в Кануатабе. Имикс потому и любит улыбаться, что напоминает этим нам всем о сокровищах своего рта. Беспредельная верность — вот главное, чего добивается он от своих подданных, и сколько же раз я сам был свидетелем, как он наслаждался унижением человека, но все равно приказывал казнить его, прежде чем великая звезда завершала свой ежедневный путь по небесному своду.

Я закрыл глаза в ожидании появления палачей. Они отведут меня на вершину пирамиды и, подобно Оксилле, принесут в жертву.

Но затем Властитель произнес слова, которых я никак не ожидал:

— Пактуль, мой смиренный слуга, ты прощен. Я отпускаю тебе грех несдержанности и ожидаю от тебя искупления вины участием в приготовлениях к великому празднеству в честь Акабалама.

Все еще не веря в услышанное, я открыл глаза. А правитель продолжал:

— Мой сын и наследник благоволит к тебе, и это главная причина твоего помилования — ты призван будешь продолжать обучать Песнь Дыма прислушиваться к голосу своей благородной крови и готовиться к уготованной ему судьбой власти в будущем. Ты расскажешь ему все об Акабаламе — этом величайшем из богов, который снизошел до того, чтобы стать моим покровителем. И ты объяснишь моему сыну высочайший смысл грядущего празднества.

С дрожью в голосе я с трудом выдавил из себя:

— О, Святейший! Я изучил наши великие книги, но не нашел в них упоминания об Акабаламе. Я просмотрел все, но нигде не обнаружил его описания среди великих циклов времени. Я исполнен самого горячего желания учить наследника, но что мне взять при этом за основу?

— Ты будешь продолжать давать ему уроки, как и прежде, смиренный писец, пользуясь великими книгами, которые познал так досконально. А когда закончатся приготовления к пиру в честь Акабалама, я открою тебе истину, и ты сможешь написать новую священную книгу, чтобы Песнь Дыма, а потом и его наследники, Божественные Властители, могли следовать его указаниям отныне и во веки веков.

Потом я покинул тронный зал, и голова моя еще долго кружилась, неспособная до конца постичь, как случилось, что правитель подарил мне жизнь.

Но конечно же, это моя должность наставника сына Властителя перевесила все наветы и спасла меня от участи принесенного в жертву! Я, как мог, справился с дрожью во всем теле и пошел в дворцовую библиотеку, чтобы встретиться с наследником, и только птица в клетке, телесное воплощение моего духа, разделяла пережитый мной страх.

Библиотека, где я обычно даю уроки для Песни Дыма, — это чудеснейшее место во всем нашем раскинувшемся на многочисленных террасах городе. Для меня оно было вместилищем огромных знаний, накопленных нашими мудрецами за десять самых больших оборотов Календарного диска. В нем хранились книги на любые темы, преисполненные священными для меня сокровищами, несравнимыми со всем золотом мира. Здесь были, например, труды боговдохновленных астрономов, представлявших себе небесный свод в виде двуглавого змея.

И вот я вошел в библиотеку — просторный зал с каменными стенами, убранными в драпировки самого благородного из оттенков синего цвета. Квадратное окно в стене отбрасывает на ткань белый отсвет. Так на рассвете в день летнего солнцестояния лучи бьют в окно, словно пробуждая в каждом жажду познания всего, что наши предшественники поняли об устройстве мироздания. На полках расположены книги, целые груды книг. Причем некоторые из них лежат в развернутом виде. Их ведь создавали еще в те времена, когда листов из коры фиги у нас имелось в достатке, и ни одному писцу и в голову не пришло бы похищать их для создания собственного труда.

Миновало уже около тысячи солнц с тех пор, как Властитель доверил мне обучать своего сына мудрости предков, помочь ему понять суть времени — этой бесконечной петли, которая, искривляясь, вновь неизменно замыкается на себе. Ведь только познав наше прошлое, можем мы осмелиться мечтать о будущем.

Песнь Дыма, наследник престола, крепкий мальчик, который прожил на свете уже двенадцать оборотов диска календаря. Глаза и нос у него отцовские, но по натуре он совсем не злой, и когда я вошел в библиотеку с птицей в клетке, то застал его в глубоком беспокойстве.