Владимир Беляев - Встреча с границей Страница 51

Петя загостился у невесты, и нападение застало его в селе. Услышав стрельбу, он бросился на заставу, на ходу крикнув Ане: «Проститься забегу, жди!» Бежал той самой дорогой, по которой наступал неприятель. Увидев чужих солдат, вначале не помял, в чем дело, но потом сообразил, спустился к дозорной тропе и, обогнув фашистов, на их глазах пробежал на заставу. Застрочили автоматы, но было уже поздно. Петя целый и невредимый стоял перед Андреем, моргал от полумрака блокгауза. Через минуту он уже лежал у «Дегтярева», расстреливал фашистов. Недаром Козлов считался одним из первых стрелков не только на заставе, но и в Харьковском училище, которое окончил незадолго до войны. Хорошо, что в такую пору у Андрея есть помощник, на него можно положиться, не подведет.

Плохо, что нет политрука Карамчука. Не сегодня-завтра появится. Жалко, что война не даст ему отгулять положенное. Золотой мужик, «братка военный». Неунывающий, он с шуткой, должно быть, и родился, с ней и умрет. Не забыть спросить: откуда у него эта самая поговорка «братка военный». Наверное, от учительства осталась. Интересно, как он своих учеников звал — «братка студень»? Что-нибудь в этом роде.

За свою жизнь Андрей прочитал много разных книг о разных войнах, видел десятки военных фильмов и не так представлял контратаку. Его первая контратака получилась куда проще, чем описано в книгах и представлено в кино. Он бежал вместе с пограничниками, вместе с ними стрелял, что-то кричал, ругался. У немцев и румын, судя по тому, как они бежали, в то время не было иного желания, как скорее унести ноги.

Вот и граница. Что делать? В пылу погони солдаты рвутся вперед, их трудно сдержать. Но идти за границу рискованно. Застава — не дивизия, не полк, даже не рота, всего сорок штыков. Что же могут сделать там, на чужой земле? А здесь они сила, они могут держать границу и будут ее держать.

Андрей рассредоточивает бойцов, и они залегают у самой границы, укрывшись в густой траве. Исподволь стекаются сюда наряды.

Проходит час, другой. Солнце все выше забирается в безоблачное небо. Все вокруг замирает в сладкой истоме; поют жаворонки, стрекочут кузнечики, и не верится, что война. Это впечатление усиливается тем, что фашисты не показывают нос. Что это значит? Что они задумали: приготовили новую провокацию или опомнились? Скорее первое. Андрей не знает: сидеть у границы или возвращаться на заставу. Он зовет Козлова и Шелудько и после недолгого совета решает: возвращаться. Фашисты могут выйти к заставе справа и захватить ее. Допустить этого нельзя.

Тихо. Только со стороны шоссе доносится шум отдаленного боя. «Бу-бу, бу-бу», — непрерывно бухают орудия. Это, по всей видимости, артиллеристы армейского полка отбиваются от немцев. Вместе с артиллеристами, наверняка, и пограничники тринадцатой. Шоссе надо держать во что бы то ни стало: оно ведет в Черновцы. А там ворота на Украину, там Таня и дети. Андрей уже знал, что они успели уехать в отряд. Если благополучно доберутся, в отряде помогут. Взяла ли Таня хоть что-нибудь из одежды? Вряд ли, не до того было. Схватила, наверное, ребятишек и в чем были, в том и подалась.

Итак, уже в первые часы войны личное и общее для Андрея слилось воедино. Как-то особенно отчетливо он почувствовал, что в начавшейся схватке с фашистами будет решаться судьба того огромного, что зовется Родиной, Отечеством, и судьба его семьи — Тани, маленьких дочек. Одного от другого нельзя отделить.

А канонада не умолкает. Значит, наши стоят, не пускают врага. Молодец, Одинцов!

Одинцов — начальник тринадцатой. Андрей недолюбливал этого уже немолодого, вышедшего из сверхсрочников, с непокорной рыжей шевелюрой командира; недолюбливал за его излишне прямой характер, за то, что он бывал чересчур резок.

Как-то Андрей закрутился и забыл выслать на фланг положенный от заставы наряд. И надо же было случиться, что в ту ночь Одинцов выезжал на фланг и, конечно, обнаружил оплошность соседа, вскоре в отряде было не то партсобрание, не то совещание, и Одинцов при всем честном офицерстве «отоспался» на Андрее. После этого случая отношения между ними стали еще более прохладными.

«Ну мог же он, рыжая бестия, по-товарищески поговорить? — думал Андрей. — С кем не бывает ошибок. А то вылез на трибуну и хрипит: «Товарищ Грабчак ищет легкой жизни. Ему не границу охранять, а бахчу стеречь, и то без арбузов бы остался».

Какой смешной и по-детски наивной казалась сейчас Андрею неприязнь к Одинцову, в сущности очень хорошему и справедливому человеку, у которого не всегда доставало душевного такта, но зато была в нем какая-то крепкая основа: русская и советская закваска. Такие люди не теряют головы ни при каких обстоятельствах.

Одинцов не побежит. Он вгрызется в землю — и никакая сила не сдвинет его с места. В этом Андрей не сомневался, и шум канонады подтверждал его предположение.

Жарко, наверное, приходится Одинцову. Надо было бы ему помочь. А чем?

Грабчак зовет к себе командира отделения Безрукова. У него смешное имя — Харитон. Почему-то всегда при виде отделенного ему вспоминается песенка о неунывающем сельском почтальоне, который развозит любовные письма. Ничего себе Харитоша: рост почти два метра, вес девяносто килограммов. Богатырь!

— Слушаю вас, товарищ начальник! — голос у этого великана звонкий, как у молодого петушка, явно не по комплекции.

— Вот что, Харитон, — говорит Андрей, — бери свое отделение и ступай к шоссе, на подмогу тринадцатой. По всему видно, трудновато им там. Найдешь лейтенанта Одинцова, скажешь, что я послал. До завтра. А завтра возвращайся. Сегодня мы как-нибудь без вас обойдемся.

От такого дружеского тона, оттого что командир доверил ему, а не кому-нибудь другому опасное дело, сумрачное лицо Безрукова просветлело. Ему хочется сказать старшему лейтенанту что-то значительное, но он говорит привычное «есть!»

Минуту спустя, по-мужски сдержанно обнявшись с Андреем, он уводил одиннадцать бойцов на приглушенные звуки недальнего боя.

— Завтра возвращайся! — бросает ему Андрей вдогонку.

— Слушаюсь, — на ходу отвечает Харитон, хотя ни тот, ни другой не знают, что их ожидает завтра.

Следом за отделением Безрукова снимаются и остальные. Тайными тропами, известными лишь пограничникам, небольшими группами стекаются они к заставе.

Пришли они как нельзя вовремя. Фашисты решили овладеть советской заставой хитростью. Они послали взвод автоматчиков в обход, чтобы ударить с тыла.

Не успел Грабчак переступить порог заставы, как вбежал возбужденный Шелудько.

— Взвод румын. В ущелье, возле «трех мушкетеров» (так пограничники назвали три громадных причудливых камня), — выпалил он.