Густав Эмар - Росас Страница 51

— Я думаю, сеньорита, что нигде не заблужусь! — отвечал Викторика с иронической улыбкой.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать или лучше — объяснить откровенно, что прежде я получал приказания непосредственно от сеньора губернатора, а с некоторого времени получаю их от другого лица от имени его превосходительства.

— Вы думаете, кто-нибудь осмелился злоупотреблять именем моего отца?

— Я думаю, сеньорита, что невозможно отправиться в Сантос-Луарес и вернулся оттуда в полчаса.

— И поэтому?

— Сегодня после полудня, например, я получил от имени его превосходительства приказ наблюдать этой ночью за берегом у Сан-Исидро, а четверть часа или самое большее полчаса спустя получил противоположный приказ тоже от имени Ресторадора обходить берег у Бока.

— А!

— Вы сами можете судить теперь, Мануэлита, что один из этих двух приказов не исходит от сеньора губернатора.

— Конечно, это странно!

— Для меня никогда не было и никогда не будет хороших или дурных времен на службе, говорил Росас, но я совсем не расположен служить лицам, которые действуют в своих личных интересах, а не в интересах дела.

— Будьте уверены, Викторика, что я поговорю об этом с татитой, как только представится случай.

— Эта сеньора дает мне больше работы, чем сеньор губернатор.

— Эта сеньора! Какая сеньора?

— Вы не поняли, что я говорил вам о донье Марии-Хосефе?

— Да, да, Викторика! Продолжайте.

— Эта сеньора имеет свой личный интерес в том, чтобы мешать унитариям бежать. Если бы это зависело только от меня, то все бы они уехали.

— Таково же и мое мнение! — сказала она живо.

— Сегодня донья Мария-Хосефа послала мне приказ снова обыскать дом, где, как я очень хорошо знаю, все пропитано унитаризмом, кончая стенами. Но зачем нам этот обыск, если мне не сказано, что надо искать там и что я должен делать, если найду что-нибудь?

— Это правда.

— Затем приказ от имени его превосходительства следить за поведением одного молодого безумца.

— Это удачная мера.

— Мальчика, который суетливо бегает туда и сюда, а в действительности имеет сношения только с федералистами.

— Кто этот сеньор, Викторика? Он бывает здесь, и вы имеете приказ преследовать его?

— Да, сеньорита.

— Но кто же он?

— Дель Кампо.

— Дель Кампо! — вскричала донья Мануэла, испытывающая дружеские чувства к молодому человеку.

— Да, от имени сеньора губернатора.

— Это невозможно.

— По крайней мере, так мне сказала сама донья Мария-Хосефа.

— Арестовать дель Кампо! — возразила донья Мануэла. — Полноте! Говорю вам, что это невозможно. Я не верю, чтобы татита мог отдать подобное приказание. Дель Кампо прекрасный молодой человек, хороший федералист, и его отец один из старинных друзей моего отца.

— Она не сказала мне, чтобы я арестовал его, а только следил за ним.

— Это, может быть, один из немногих искренних людей, которые окружают нас.

— Я и не нахожу его дурным, но должен прибавить, что он имеет много врагов и притом врагов влиятельных.

— Сеньор Викторика, не делайте ничего против этого молодого человека, по крайней мере, пока не получите особого приказа татиты.

— Если вы требуете этого…

— Да, я требую этого, пока Корвалан не передаст вам приказания.

— Очень хорошо.

— Я немножко знаю эту историю. Но разве мы можем терпеть, чтобы татита служил ширмой, вы понимаете меня?

— Да, да, сеньорита! — отвечал Викторика, довольный тем, что он может сыграть злую шутку с доньей Марией-Хосефой.

Довольный, он предложил донье Мануэле послать к ней полицейского комиссара тотчас же, как только он прибудет с вестями из лагеря.

— Но вы мне обещаете, — прибавил он, — что хорошие или дурные будут эти известия, но вы сохраните их лишь для себя одной до тех пор, пока я не опубликую их так, как требует того мой долг?

— Я обещаю вам это.

— Тогда, доброго вечера, Мануэлита!

Начальник полиции удалился, пройдя через толпу, в которой никто не осмелился остановить его, чтобы спросить о новостях.

Место, покинутое Викторикой, не осталось пустым: почти тотчас же его занял один федералист и стал поздравлять девушку с вероятным и в особенности близким торжеством ее отца над Лавалем.

В то время как донья Мануэла просила этого нового собеседника пойти попросить негритянок не кричать так громко на дворе и сказать им, что отец ее с величайшим удовольствием примет их в своем лагере, донья Мария-Хосефа прощалась с каким-то человеком высокого роста, лет тридцати восьми или сорока, с прекрасными глазами и смуглым цветом лица, носившим густые черные усы и одетым в драповую куртку, черные панталоны с пунцовым бантом, жилет и галстук того же цвета с огромным девизом и длинным кинжалом за поясом.

— Итак, в добрый час! — говорила ему невестка Росаса.

— Да, сеньора, я буду у вас до семи часов утра, чтобы сообщить вам о результате.

— Но если будет что-нибудь новое раньше, уведомите меня.

— Хорошо, сеньора!

— Я останусь здесь всю ночь, по крайней мере до того времени, как мы получим известия от Хуана Мануэля, особенно помните, что не надо давать пощады никому из них: вы знаете, что все, кто спасется, присоединится к Лавалю.

— Будьте спокойны, сеньора! — отвечал он со злой улыбкой, положив руку на свой кинжал.

— Викторика будет наблюдать за берегом от форта до Бока! — продолжала донья Мария-Хосефа.

— Я это знаю, сеньора, я пойду сменить Китиньо, который обходит берег от батареи до Сан-Исидро.

— Да, там есть мышь, которая раз уже ускользнула из мышеловки, не знаю почему, но у меня предчувствие, что она скоро вернется туда, отправьтесь немедленно. Помните, что в этих делах я замещаю Хуана Мануэля. Теперь идите попрощайтесь с Мануэлитой, и до завтра.

Человек, который должен был сменить подполковника Китиньо, оставив невестку диктатора, прошел через гостиную, чтобы, согласно полученному им приказанию, откланяться донье Мануэле.

Этот был Мартин Санта-Калома, один из главарей Масорки, так ужасно отличившийся в 1840 году своими гнусными убийствами, когда он с ничем не смягчаемой яростью купался в крови своих несчастных соотечественников.

ГЛАВА XIX. Шлюпка

Ночь стояла туманная, но тихая. На реке было спокойно, лишь теплый бриз поднимал легкие волны, которые покрывали прибрежные скалы и бесшумно скатывались в маленькие береговые заливы. Лишь с трудом и то после долгого ожидания можно было увидеть на небе звезду, которая торопилась боязливо спрятаться за облака, спешившие ее укрыть. В девять часов вечера с одного из корветов, блокировавших город, отчалила лодка, на борту которой находились молодой французский офицер, боцман и восемь матросов. Это была французская военная шлюпка.