Теодор Константин - В полночь упадет звезда Страница 52

Еще с первых классов лицея он начал брать уроки игры на скрипке. Часто случалось, что и я присутствовал на них. Мне тоже очень хотелось научиться играть на скрипке. Но откуда было взять денег? Моему отцу едва хватало заработка, чтобы прокормить нас и заплатить за наше обучение в школе, за то, чтобы мы — как он говорил — не остались неучами. Мне так хотелось иметь скрипку, что иногда по ночам, во сне, я видел, как отец, каким-то чудом раздобыв ее, приносит мне.

И однажды это чудо действительно произошло. Я получил скрипку. Дешевую скрипку, которая стоила гроши, но я-то знал, как трудно было отцу купить ее для меня.

Само собой разумеется, что я, получив скрипку, первым делом помчался к Темистокле. Скрипка эта была, как я уже сказал, жалкое создание из дешевого дерева с отвратительным звуком. Мне же казалось, что нет на свете лучшей скрипки. Когда я пришел к Темистокле, как раз заканчивался урок. Учитель взял в руки мою скрипку, настроил ее, тронул струны, чуть заметно покривившись; прошелся еще несколько раз по струнам смычком, потом вернул ее мне. Не знаю, может он пожалел меня, видя, с какой любовью я прижимаю к груди мою бедную скрипку, но вдруг я услышал от него: «Ты знаешь ноты, мальчик?»— «Да, господин! Я изучил их в школе». — «А с кем ты будешь заниматься?» — «Я еще не знаю. Посмотрю, что отец скажет. Учителю надо платить много денег, а у отца их нет». — «Не хочешь ли взять первый урок у меня?»

Он объяснил мне, как держать скрипку и смычок, как звучит каждая из четырех струн. Потом заставил меня повторить за ним первую гамму и, довольный, спросил меня: «Тебе еще кто-нибудь показывал всё это до меня, мальчик?» — «Мне никто больше не показывал, господин!» — «Значит, ты первый раз держишь в руках смычок?» — «Да!» — «В таком случае могу тебе сказать: браво».

После ухода учителя, осчастливленный его похвалой, я поднес скрипку к подбородку и начал повторять гамму, которую он мне показал. Один, два, три… много раз. Наяву я переживал свой несказанно чудесный сон.

К действительности меня вернули жестокие слова Темистокле, которому явно хотелось унизить меня:

— Перестань же наконец, Адриан! Ты даже сам не понимаешь, до чего твоя скрипуля отвратительно скрипит! Она звучит хуже, чем бухай[8], ей-богу!.. Послушай хоть немного мою.

И он стал водить смычком по струнам. Я понял, что он прав. Его скрипка, которую родственник привез ему из-за границы, издавала такие ясные, красивые звуки, в то время как моя… Между ними была та же разница, какая бывает между трелями соловья и ревом осла.

Я с трудом удержал слезы и ушел, не сказав ему ни слова. Дома я швырнул свою скрипку на землю и растоптал ее ногами. Отец избил меня до полусмерти, но изменить ничею уже было нельзя.

Темистокле очень жалел о том, что случилось. Он просил у меня прощения, даже плакал. Я помирился с ним, но с тех пор никогда больше не брал в руки скрипку.

Такой был у Темистокле характер. Все годы, проведенные в лицее, мы поддерживали более или менее дружеские отношения. После лицея наши пути разошлись. Он уехал в Бухарест, я — в Яссы, где мой отец устроил меня на службу, которая давала возможность посещать университетские занятия и снимала с него всякие заботы обо мне. Мы встречались с Войнягу несколько раз на каникулах, но не делали попыток возобновить наши прежние отношения. В годы войны я его ни разу не встречал и ничего не слышал о нем. Недавно я случайно уэнад, что в полку «Сирет» есть офицер, который носит его имя. Я подумал тогда, что это, может быть, он и есть, но не стал узнавать точнее.

Сегодня я его встретил. Я шел в сапожную мастерскую чинить свои ботинки. Темистокле догнал меня. Казалось, он был рад нашей встрече. Я тоже обрадовался. Как-никак, мы ведь были когда-то друзьями. И потом здесь, далеко от родины, каждому доставляет удовольствие встреча с земляком. Так как нам было по пути, мы пошли вместе до сапожной мастерской, болтая обо всякой всячине. Там мы расстались. Он предложил мне проводить его до того места, где он оставил свою повозку, но я отказался. Было уже поздно, и до занятий я должен был успеть привести в порядок свои ботинки.

Это все, что я могу рассказать о встрече с младшим лейтенантом Войнягу Темистокле».

«Вопрос. Когда вы встретились, вы пошли вместе, не останавливаясь?

Ответ. Разве это имеет какое-нибудь значение?

Вопрос. Я вам задал вопрос и прошу на него ответить. Имеет ли он значение или нет — вас не касается. Повторяю: остановились ли вы с ним по дороге?

Ответ. Да, на несколько мгновений. На столько, сколько нужно было, чтобы пожать друг другу руки и обменяться обычными словами, которые произносят два человека, встретившись после долгой разлуки.

Вопрос. Вы сказали, что эта встреча доставила вам удовольствие, не так ли?

Ответ. Да. Мне кажется, что это естественно.

Вопрос Вы также утверждали, что остановились с ним лишь на столько, сколько нужно было, чтобы пожать друг другу руки и обменяться обычными приветствиями?

Ответ. Так точно.

Вопрос. Как же могло случиться, что в течение этих нескольких мгновений, во время которых вы обменивались приветствиями, между вами вспыхнула ссора?

Ответ. Ссора? Мы совсем не ссорились! Я не знаю, как вы пришли к такому заключению. Оно не соответствует действительности.

Вопрос. Но кое-кто слышал, как вы ссорились. Почему вы это отрицаете?

Ответ. Не знаю, кто мог слышать ссору, которой не было.

Вопрос. И всё-таки кое-кто слышал, как вы ссорились, и заявил об этом. Никто не проходил мимо вас в то время как вы… обменивались приветствиями?

Ответ. Не могу припомнить, чтобы кто-нибудь проходил мимо.

Вопрос. Попытайтесь вспомнить!

Ответ. Возможно, что кто-нибудь и проходил, а я не заметил. Но что это доказывает? Я же говорю вам, что мы не ссорились. Тот, кто вас информировал таким образом, просто-напросто лгал. Если он слышал, как мы ссорились, то мог понять и причину нашей ссоры. Есть ли у вас такие сведения?

Вопрос. Нет, потому что вы вовремя позаботились о прекращении ссоры. В последний раз: из-за чего вы ссорились?

Ответ. Прошу прощения, но я уже перестал что-нибудь понимать. Кто-то утверждает, что мы ссорились. Но если он слышал эту ссору, значит, он должен знать, по какому поводу шла ссора, иначе как же он мог сделать вывод, что мы ссорились?

Вопрос. Слушайте, Томеску! Занимая такую позицию, вы ухудшаете свое положение. Вы человек образованный и должны понимать, чем рискуете, скрываясь за доводами, которые убедительны только на первый взгляд. Если смотришь в окно соседского дома и видишь, как два человека ссорятся, по-вашему нельзя никак судить об этом факте, потому что не имеешь возможности услышать то, о чем они говорят? Но совершенно необязательно слышать их. Когда люди ссорятся, они усиленно жестикулируют, лица у них воспаляются, они смотрят друг на друга с ненавистью. По выражению лиц, по тому, как они шевелят губами, можно понять, какими они обмениваются «любезностями».