Ева Гончар - Рассвет над океаном Страница 52

Так увлеклась, что не заметила, как на смену тусклому сизому дню пришли такие же сумерки. Очнулась, озябнув. Чувствую спиной, что уже не одна в комнате. Джарод!

С тех пор, как мы решили держаться друг от друга подальше, он не приходил в это крыло. Разговаривали мы только за едой. Он рассказывал, что ему удалось узнать об охране. Я жаловалась на бесплодность своих поисков. Соприкасались коленями и кончиками пальцев, жадно смотрели друг на друга. Воздух между нами дрожал, как наэлектризованный. А потом убирали посуду и разбредались в разные стороны. Перед сном мой ангел-хранитель заходил ко мне, чтобы дать лекарства, целовал в щёку и, пожелав доброй ночи, плотно закрывал за собой дверь.

Сколько мы ещё продержимся?

Перестаю играть и поворачиваюсь к нему. Стоит, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки. Взъерошенный, в клетчатой фланелевой рубашке и смешной жилетке с меховой отделкой. Не могу удержаться от улыбки. Смущённо улыбается в ответ и говорит, кашлянув:

— Здесь холодно. Что, я совсем по-дурацки выгляжу?

Мне хочется встать, поправить на нём жилетку, пригладить его волосы — но я остаюсь сидеть.

— Не совсем. Именно то, что нужно, чтобы уравновесить моё платье.

— Ты в нём как девчонка, Мия. Я засмотрелся на тебя. И, кстати, заслушался.

— Давно слушаешь?

— Давно. Я не знал, что ты так хорошо играешь. У нас дома обязательно будет рояль!

«У нас дома…»

— Ты тоже о нём думаешь, Джарод? О нашем будущем доме?

— Я только о нём и думаю, — признаётся он. — Это помогает… быть в тонусе.

— По-прежнему ничего нет? — спрашиваю я о «слабом звене», которое он ищет.

— Ничего, — отвечает Джарод, темнея лицом. — Наша стража по-своему идеальна. Каждый наверняка давно не в ладах с законом, но шантажировать кого-то из них, как Салливана, я отсюда не могу. Обещать деньги бесполезно, им и так очень хорошо платят. Ни одного недовольного я не нашёл, никто не откажется ради моего журавля от своей жирной синицы. Попытаться сыграть на сочувствии? Но как раз оно-то им совершенно не свойственно. Насквозь циничные уравновешенные парни, не отягощённые никакой моралью.

— Ты уверен, что мы не справимся своими силами? Нас двое, Джарод! Я выздоровела. И тоже кое-что умею!

— Ты многое умеешь, Мия, — произносит он ласково, — и мы обязательно используем твои навыки. Но рисковать тобой я не буду. И время у нас ещё есть.

Подаётся вперёд, словно хочет приблизиться ко мне — но не двигается с места.

— Когда закончишь, приходи греться! Я растопил камин.

Я не успеваю ответить. На границе слышимости возникает знакомый звук, от которого мне становится не по себе. Он усиливается. Вместе с ним растёт тревога. Вертолёт. Чего я испугалась? Это просто меняется охрана, гостей мы пока не ждём. Почему так колотится сердце? Внутри щекотно. Опять сигнал? Вспышка, ещё одна, и неимоверно чёткая картинка-озарение перед глазами!

Я знаю, где мама спрятала своё письмо!

53. Джарод. День 14-й, вечер

Тренированное чутье, позволяющее мне понять, как работает любое устройство, распространяется и на музыкальные инструменты. Я могу найти подход к чему угодно, хоть к виолончели, хоть к варгану, это лишь вопрос времени — часы мне понадобятся, чтобы разобраться, или минуты. У меня абсолютный слух и идеальное чувство ритма, но того, что превращает правильно чередующиеся звуки в искусство — таланта! — увы, нет. Поэтому притворяться музыкантом я никогда не любил.

У Мии музыкальный талант есть. Я узнал это ещё в прошлый раз, когда мелодия Кэтрин проняла меня до костей! Сегодня, заслышав фортепианные аккорды, я сначала напрягся: вдруг Мия снова пытается выразить музыкой нечто скверное, ползущее наверх из глубин её общей памяти? Если так, я просто обязан быть рядом! И я покинул свой пост у радиолы, в динамиках которой сейчас всё равно один только монотонный шум дождя. Прикрыл кухонное окно, подбросил топлива в камин и отправился в гостиную.

Но всё оказалось приятней: Мия играла для собственного удовольствия. Нот мы здесь не нашли, она воспроизводила по памяти этюды и вальсы, которые, видимо, любила в детстве. Иногда сбивалась и останавливалась, вспоминая. Никто не назвал бы её игру виртуозной, но, начав слушать, я уже не смог уйти — её душа разговаривала сейчас со мной. Душа нежной и умной девочки, тоскующей о матери — девочки, которой многие годы отчаянно не хватало любви.

Музыка ли была тому причиной, или забавное платье в цветочек, которое Мия сегодня надела, но она и выглядела сейчас той самой девочкой. Я засмотрелся на её гладкие волосы, рассыпанные по плечам, очень ровную спину, тонкие руки на клавишах — и понял вдруг, что такой она была в последний год нашей детской дружбы, перед тем, как её отправили учиться в Европу. Я стал иначе относиться к ней в тот год. В её присутствии я испытывал душное волнение, которому тогда не знал названия, стеснялся её так, как не стеснялся в первые дни нашего знакомства, и она надо мной подтрунивала. Она сказала, что будет навещать меня, приезжая на каникулы… и после этого я не видел её, пока она не стала работать в Центре. И даже не слишком удивился, когда однажды, случайно встретив меня в коридоре, мисс Паркер не повернула головы в мою сторону.

Они полжизни у нас украли, мерзавцы!

Но оставшуюся половину мы у них отвоюем.

Вот только я пока совсем не понимаю, каким образом. Если бы я мог сейчас сказать Мие, что у меня есть план! Она так ждёт этих слов! Но никакого плана у меня нет. Среди участников преступления — тот факт, что нас тут удерживают, другим словом не назовёшь — всегда найдётся кто-то особенно жадный, трусливый или совестливый, с чьей помощью преступление можно раскрыть или остановить. Бесчисленное множество раз я находил себе помощников! Почему теперь-то ничего не выходит, чёрт возьми?! Где набрали этих парней, похожих друг на друга, как яйца из одной корзины, и одинаково неуязвимых?

Чем дольше я смотрю и слушаю, тем сложнее мне уйти, тем сильнее желание приблизиться к ней, поймать её порхающие руки и зарыться губами в её волосы. Ещё чуть-чуть, и бороться с искушением станет невозможно… «Хватит, — говорю себе я, — не усложняй свою задачу. Возвращайся на пост!» Но тут Мия, наконец, замечает моё присутствие, перестаёт играть и поворачивается.

Мы оба говорим не те слова, которые хотели бы сказать, и не делаем того, что хотели бы сделать.

— Приходи греться, — предлагаю я, прежде чем совершить над собой усилие и уйти.

Она открывает рот, чтобы ответить, но вдруг вздрагивает и замирает, прислушиваясь — первая различила подлетающий вертолёт. Бледнеет, глаза её расширяются. О господи, только не это, снова страх! А я-то радовался, что она приходит в себя и больше не шарахается от каждого шороха!