В. Редер - Пещера Лейхтвейса. Том первый Страница 54

Вдруг со страшным треском рухнула дверь коровника и оттуда вырвался огромный бык. Он мчался вперед с низко опущенной головой прямо на священника и его обоих спутников, издавая при этом яростный рев.

— Мы погибли! — вскрикнул патер Бруно.

Но в ту же секунду он совершил геройский подвиг. Он толкнул Гунду на землю и сам стал впереди нее, защищая ее своим собственным телом. Но бык не тронул его, а бросился в сторону. Раздался пронзительный крик, заглушивший даже шум пожара. А потом свершилось нечто ужасное.

Разъяренный бык накинулся на несчастного скрипача Франца. Казалось, рога его вонзились в тело бедняги. Калека, в ужасе отшвырнувший свои костыли, повис на рогах быка. Затем он свалился на землю. Бык помчался дальше и скрылся за оградой.

— Еще одна жертва! — в отчаянии воскликнул патер Бруно и опустился на колени рядом с Францем, по-видимому, тяжело раненным.

Вся грудь бедного скрипача была в крови. Он с трудом поднял голову и еле слышно прошептал:

— Скорей… идите в коровник… откуда вырвался бык… Это перст Божий. Я не напрасно умру. Там… в коровнике… вы найдете Ганнеле.

— Идем скорее! — воскликнула Гунда. — Кажется, он прав. Пути Господа Бога неисповедимы. Быть может, он чудом указал нам верный путь.

Она бросилась вперед, а патер Бруно последовал за ней. Когда они вошли в коровник, то им представилось потрясающее и вместе с тем умилительное зрелище. Все четыре коровы задохнулись в дыму, а под яслями лежала Ганнеле. Мокрый пустой мешок случайно упал на ее лицо, и только благодаря этому она не задохнулась в дыму, а лежала и спокойно спала. Это был сон молодости, не нарушенный даже столь ужасной катастрофой.

— Ганнеле! — радостно вскрикнула Гунда. — Ты жива! Проснись, проснись.

Ганнеле вздрогнула, встрепенулась и спросонья оглянулась кругом.

— Я ведь не у рыжего Иоста, — прошептала она, — нет. Я здесь, у моих коров.

— Ты находилась на краю гибели, Ганнеле! — воскликнул патер Бруно, поднимая ее на руки. — Но Господь чудом спас тебя.

Он вынес ее на руках на свежий воздух. А там все уже были в страшном волнении.

Сильный ветер перекинул пламя на соседние постройки, и уже тринадцать домов стояли в огне. Достаточно было нескольких искр, чтобы воспламенить их. Теперь, когда дело коснулось собственной их шкуры, ленивые поселяне переполошились. Поднялась страшная суматоха, воздух огласился криками, воплями и проклятиями. Они так растерялись, что не сумели дружно взяться за дело, чтобы спасти уцелевшие постройки. Каждый из них выносил из своего дома только то, что ему казалось наиболее ценным.

Когда патер Бруно с Ганнеле на руках и в сопровождении Гунды появился на рыночной площади, ему навстречу кинулась толпа разъяренных крестьян с громким криком и ревом.

— Она еще жива? — кричали они. — Эта подлая поджигательница еще жива? Мы разорвем ее на части. Она одна только виновата в несчастии, постигшем наше село.

— Вы с ума сошли? — крикнул священник. — На ваши обвинения я отвечу вам потом. Теперь пусть несколько человек отправятся во двор дома старшины. Там лежит скрипач Франц. Разъяренный бык поднял его на рога. Идите, помогите ему.

Скрипача Франца за его скромность все любили, а потому несколько молодых парней бросились туда, чтобы помочь ему. Остальные же крестьяне окружили священника и осыпали проклятиями Ганнеле, которая стояла, прижавшись к патеру Бруно и дрожа всем телом от ужаса.

— Только она одна виновата во всем! — кричал сельский писарь. — Она подожгла дом старшины. Старик часто обращался с ней грубо. Но ведь он ее дед и должен был воспитывать ее. А она захотела отомстить ему и ночью подожгла его дом. Этим она всех нас разорила.

— Поджигательница! — ревела толпа. — Схватить ее! Давайте бросим ее в колодец!

— Молчать! — грозно крикнул патер Бруно. — Если вы люди, а не звери, если вы христиане… то замолчите хоть на минуту.

Сразу воцарилась тишина. Патер Бруно обернулся к Ганнеле, указал на свой крест и произнес:

— Прикоснись руками к этому символу страданий Христа и поклянись мне спасением души твоей, что ты не причастна к возникновению бедствия, постигшего сегодня ночью наше мирное село.

— Клянись! Клянись! — кричали крестьяне.

Ганнеле опустила низко голову на грудь.

«Разве я могу дать эту клятву? — думала она. — Разве я не виновата в том, что Лейхтвейс отомстил дедушке? Разве я не причастна, не ответственна за все то, что произошло?»

Кругом поднялся глухой ропот.

— Она не может поклясться! — вдруг крикнула ведьма. — Она подожгла дом. Она должна умереть!..

— Ганнеле! — в ужасе произнес патер Бруно. — Подумай, что ты делаешь, Ганнеле. Еще раз предлагаю тебе поклясться, что ты невиновна в этом несчастии.

Бедная девушка упала на колени.

— Я не могу поклясться! — вскрикнула она надломленным голосом. — Я не могу.

Воцарилась мертвая тишина.

Только осенний ветер свистел и издалека доносились вопли и крики женщин и детей.

— Несчастная, неужели ты это сделала? — воскликнул патер Бруно и в ужасе отступил от нее. — Ты погубила имущество твоего деда. Ты сделалась убийцей, так как он погиб в пламени. Неужели ты забыла Бога, когда решилась совершить такое злодеяние?

Гунда подошла к несчастной Ганнеле, обняла ее одной рукой, а другую простерла к окружающей толпе.

— Даже если она сама скажет, что она поджигательница, — воскликнула Гунда, — то и тогда я этому не поверю. Взгляните на это невинное создание. Разве она могла совершить такое страшное преступление?

— Оставь ее, Гунда, — произнес патер Бруно. — Не прикасайся к этой преступнице, чтобы не осквернить себя. Она созналась в своем злодеянии и понесет должную кару по приговору суда. Свяжите ей руки и отведите в мой дом. Там мы запрем ее в подвал, а завтра выдадим властям, которые прибудут сюда из Висбадена.

— Не слушайте его! Не поддавайтесь его уверениям! — крикнула Доцгеймская ведьма. — Если вы отправите поджигательницу в дом священника, то она ухитрится улизнуть оттуда. Вы сами слышали, что служанка священника заступается за преступницу.

— Что же нам делать с ней? — спросил кто-то из толпы. — Нам времени терять нельзя, иначе сгорит все село.

— Вы еще спрашиваете, что вам делать с поджигательницей? — ответила старуха. — А что делали с такой преступницей в доброе старое время, когда я еще была молода и красива? Ее подвергали пытке водою. Вы должны подвергнуть этой пытке и Ганнеле. Почем знать, быть может, у нее были еще сообщники. А когда она будет захлебываться в холодной воде, то выдаст нам всех, кого нам надо.