Вячеслав Пальман - За линией Габерландта Страница 55

— Надо поправиться, — дипломатично ответил Скалов и закрыл глаза.

Он скоро поднялся на ноги, остался на квартире у добрых хозяев и, как самый истый поселянин, выходил по вечерам на берег моря прогуляться, перекинуться парой слов с соседями, посмотреть на дальние дали, вздохнуть печально, вспомнив при виде необъятного морского простора всю суетность человеческой жизни.

Акинфию Робертовичу не сиделось на месте. Он уходил за пределы поселка, потом, осмелев, стал пропадать по целым дням, облюбовав для прогулок красивое место между двумя бухтами— Гертнера и Нагаево, где узкое горло полуострова рассекала веселая речка. На пологом лесистом увале Скалов нашел крупную лиственницу почти в два обхвата шириной и такую мощную по кроне, что казалось, ей не страшны ни грозы, ни ураганы, ни века. Похлопав ладонью по шершавой коре с подтеками смолы, Скалов прошептал:

— Тут и будет мой клад. Вечное дерево...

Встав утром пораньше, он нашел свой пояс и мешок, затолкал золото в железную банку и, старательно обойдя поселок, тайгой дошел до могучей лиственницы. Посидел, послушал шепот леса, отмерил десять шагов от ствола на север, куда, падала длинная тень лиственницы, и зарыл вовсе не глубоко, но тщательно свое богатство, как одеяло, натянув на клад дерновый слой почвы.

— Долежится до своего дня, — сказал он и, зачем-то перекрестив заветное место, ушел домой.

Вскоре ему надоело бесцельное проживание. Он пошел к председателю.

— Дело мне надо бы какое.

— Это можно, — сказал председатель. — Лес мы тут готовим. Хочешь, десятником?

— В лес не пойду, — угрюмо ответил Скалов. — Надоел он мне до смерти. Боюсь его.

— Понятно, забоишься после такого. Ну, а если на почтарку? Справишься?

Скалов подумал и согласился. Так он стал почтовым служащим.

Приезд экспедиции застал его на почте.

В составе новой экспедиции на Охотский берег высадились геолог Карибин, практики-разведчики Маковский и Вердин, геодезист-астроном Хазанли, доктор Бахтияров, завхоз Веткин. С ними приехали двенадцать рабочих — надежные, проверенные и ловкие ребята, привыкшие к трудам и походам.

К удивлению ольских жителей, экспедиция не спешила идти в тайгу. Она основательно устраивалась на берегу. С утра 4 июля застучали топоры строителей, стали вырастать домики, добротные палатки, склады. Все делалось по-хозяйски, крепко, деловито. У складов по ночам ходили сторожа с винтовками, от корабля без конца возили и возили ящики, мешки, инструмент, высаживались новые люди. Только это были основательные, практичные и деловые люди, не тем чета. Поселок ожил, зашевелился, снова воскрес от сонной жизни. Скалов отмечал, как увеличился поток телеграфных депеш в оба конца. Пачки почтовых бумаг накапливались у него на столе, ожидая своей очереди.

Макар Медов козырем ходил по поселку, важно покрикивал на рабочих. Видно, он договорился с Новоградским и теперь собирался в путь. К почтовому чиновнику новый начальник экспедиции пока не обращался. Только один раз, на почте, Новоградский спросил у Скалова:

— Приходилось бывать на Колыме?

— Бывал, — нехотя ответил Скалов.

— Служили в «Союззолоте»?

— Да.

Больше он не расспрашивал. Видно, не очень высоко ценил работников «Союззолота». А может быть, просто пока не нуждался в проводнике, был вполне доволен Медовым. Старик надежный, знающий.

В начале августа первый отряд изыскателей на восьми лошадях и тридцати оленях тронулся берегом реки вверх по Оле. Новоградский сказал Медову, развернув в последний раз карту:

— Напомню: выходи на реку Малтан, по ней двигайся до Бахапчи, а оттуда в верховья Колымы. Вот сюда. Тут остановишься. Я приеду позже, найду тебя там. Дальше пойдем уже вместе.

Медов крутил головой.

— Бахапча много народ ходил, плохой место. Пороги, шум на пять верст слышна. Тяжко будет, добра много пропадает.

— А вы попробуйте плотами. Скорее проскочите. И добро сохраните.

Якут щелкнул языком, отвел глаза.

— Начальник, нельзя.

— Значит, берегом.

— Скала — прижим. Очень редко олень пройдет. Тайга обходят далеко.

— Ну, если олень ходит, Макар и подавно пройдет. Ходил ведь?

Медов сощурился от удовольствия. Любил похвалу.

— Еще куда? — спросил он.

— Устройте зимовье. Я подожду второго парохода и приеду к вам. Начнем искать золото.

— Его тыща людей искала. Знают где. Кость там богато лежит. Сам увидишь, поймешь.

— Мы новое поищем. Нам много золота надо.

Они попрощались. Олени и лошади вытянулись цепочкой и вошли в лес.

Скалов стоял возле почтовой конторы и глядел им вслед. Что-то вроде зависти шевельнулось у него при виде веселых, довольных жизнью и трудом людей.

От Медова из экспедиции долго не приходили известия. В поселке заволновались. Новоградский терпеливо ждал.

В свободное время он любил ходить по берегу моря и по тайге. Закинув за спину ружье, высокий, подтянутый, на пружинистых ногах, привыкших мерить километры, геолог сдвигал на затылок шляпу и уходил в лес, зорким взглядом примечая интересные камни, глухарей на дереве, красную рябину в долине и голые останцы у реки. Как и Скалов, он чаще всего ходил возле основания полуострова Старицкого, который отделял большую бухту Гертнера от другой, уютной и глубокой бухты Нагаево, по форме своей напоминающей удлиненную каплю воды. В трех километрах севернее этой бухты в сторону Гертнера бежала мелкая веселая речка. Местные жители называли ее Магаданкой. По берегам реки росла буйная тайга, склоны гор зеленели густым стлаником. Лес спускался к самой бухте, умывался морской водой, хранил в своей чащобе зверье, гасил свирепые порывы зимних штормов. Со всех сторон стояли высокие, скалистые сопки.

Место казалось уютным, привлекательным. На берегу закрытой от ветров бухты притулился один-единственный пустой таежный домик с черными глазницами окон. Возле дома, на поляне, лежала куча золы с обуглившимися костями. В стороне стояла оградка с крестом. Дерево на кресте и на оградке посерело, потрескалось, обросло мохом. Чья-то неведомая могила. И больше ничего. Тишина. Обстоятельная, бесконечная тишина нетронутого, загадочного края.

Геолог прожил однажды рядом с бухтой двое суток. Вечерами к его костру подходили медведи. Они таились в темноте, остренько посматривали из кустов на огонь и на человека, пугали лошадей.

Скалов тоже не забывал могучую лиственницу на увале. Выбрав время, он приходил сюда и час-другой сидел у ее основания, посматривая на зеленеющие бока сопок, на тонкие хвощи, под которыми лежало его золото.