М. Роуз - Парфюмер Будды Страница 56

– Не я. Я перестала любопытствовать уже давно.

– Лжешь, – сказал он, но вдруг прижал ее к себе и поцеловал.

В голове ее закружились новые вопросы, требующие решения, настаивающие, чтобы она воспринимала их серьезно и сосредоточилась. Но губы Гриффина мешали ей сосредоточиться. Жас устала и, да, была напугана. Если она не будет думать, если отдохнет в его объятиях, то все будет хорошо. Будет ли?

Запах Гриффина обволакивал ее. Если не сопротивляться, то можно потеряться в этом аромате. Если бы она могла забыть о том, что случилось между ними… нет, не забыть, но хотя бы сейчас не думать об этом. Совсем немного. Как давно она не чувствовала этого напора, и как ей хотелось отдаться ему.

Но только не с Гриффином.

Жас долго не могла оправиться от того состояния, в котором он ее оставил. Хватит ли у нее сил принять то, чего ей хотелось, и не запутаться потом? В жилах ее закипела смесь желания и злости. Она впилась пальцами в его руки, притянула Гриффина к себе, надеясь, что ему больно. Ей хотелось сделать ему больно, но он так прижался к ней, что Жас усомнилась. Его пальцы впились ей в кожу. Завтра появятся отметины, синюшные отпечатки его пальцев. Давным-давно он ушел и оставил невидимые синяки, которые так и не прошли. Но эти пройдут, они всего лишь поверхностные следы.

Ее тело сдалось. Годами Жас сопротивлялась воспоминаниям об этом человеке, не позволяла им завладеть собой. И что теперь? Теперь она отдавалась каждому ощущению, которое он в ней вызывал.

Проклятье. Тело ничего не забыло, ни его запаха, ни вкуса, ни того, как его волосы завивались на шее, ни тепла его кожи, ни того, как он обволакивал ее собой, обнимая. Мир исчезал, и они оставались вдвоем, живя только минутами поцелуев. Жас разозлило желание оказаться с ним без одежд, разделяющих их. Это желание оказалось более важным и нестерпимым, чем все, что она испытывала прежде или о чем догадывалась. Вдруг желание почувствовать его на себе стало более необходимым, чем дыхание. Пальцы Жас скользнули к пуговицам его рубашки.

Гриффин не мешал ей и не помогал. Он позволил ей раздеть его, смотрел на нее. Жас почувствовала, что с каждым движением признавала что-то, о чем ему надо было знать, что он хотел узнать.

Жас прошептала:

– Помнишь, какие мы были?

Он не ответил.

Ей хотелось говорить с ним, уравновесить себя. Если она сможет заставить его говорить о том, кем они были, возможно, это помешает ей начать новую историю. Одно дело освободить прошлое… но Жас не хотелось начинать новый путь в будущее. Не с этим человеком, которому прежде она отдала так много и который пренебрег ее подарком.

– Раньше мы были такими же? – снова спросила она.

Гриффин целовал ее, пока она не замолчала.

Жас сняла с него рубашку и расстегнула свою, расстегнула бюстгальтер, почувствовала прохладный воздух на спине и его тепло на своей груди.

– Ты помнишь нас?

Гриффин поцелуями спустился по ее шее к груди, словно оставляя губами послания на языке, который она больше не могла расшифровать. Он рассказывал ее коже секреты, тело их понимало, мозг нет.

Жас хотела воспользоваться им, чтобы на время забыть про брата. Нет ничего плохого в том, чтобы использовать Гриффина. Он же обидел ее. Он в долгу перед ней.

Губы его коснулись ее плеча… Той точки, которую он отыскал, когда ей было семнадцать. От его нежной ласки по телу Жас прошла сладкая дрожь.

Она погрузилась в мягкую, нежную темноту, но не в холодный мрак шахты, ведущей в глубь земли, где ее ждал Робби. Это была мгла страсти. Если бы Жас смогла осветить ее, то обязательно увидела бы густую негу, наполненную ароматом роз, корицы и мускуса.

Никто, кроме Гриффина, не умел вызвать в ее теле ощущение этого особенного аромата. Казалось, что он был способен найти какую-то тайную часть ее тела, которая раскрывалась и цвела от прикосновений его рук и языка, зубов, губ и жезла.

Обнаженные, они перешли из гостиной в спальню и легли в ее детскую кровать. Нежно-голубая мягкая синель под ней и его крепкое тело на ней.

Они всегда старались не производить шума. В колледже приходилось делить маленькую комнату с несколькими студентами. Когда они гостили в доме у бабушки в Грассе, приходилось стараться не шуметь, когда весь дом спал. Днем Гриффин водил их с Робби в экспедиции на археологические раскопки искать остатки римлян и катаров. После ленча они сидели в тени, скрываясь от жаркого прованского солнца. Они ели пахнущий лавандой мед, намазанный на багет с козьим сыром, и запивали розовым вином. Когда Робби отправлялся искать новые осколки давно ушедших веков, они лежали на траве, торопливо исследуя тела друг друга, чтобы успеть до возвращения брата.

Теперь осторожность не требовалась. Дом был пуст, в нем не осталось никого, кроме призраков Л’Этуалей, живших здесь около трехсот лет. Жас сомневалась, что их шокирует все, чем они будут заниматься с Гриффином. Несомненно, за многие годы они видели и проделывали гораздо больше.

Вдруг в ее сознании явился образ: мужчина и женщина, занимающиеся любовью здесь, в этом доме, в этой комнате, словно они были рядом. У них был другой запах, кислый и едкий. Липкий пот, пудра для лица, восковая свеча. Жас не помнила, чтобы отец смешивал такие запахи, и они с Робби не играли с такими смесями. Старомодные ароматы из другого мира.

Женщина – была ли это женщина из галлюцинаций Жас? Она плакала. Обнимая мужчину, она плакала у него на плече, обливая слезами его кожу. Он наполнил ее так, как Жас уже не помнила, как только Гриффин мог наполнить ее. Но мужчина в сумерках шептал, что ему жаль. Что ему очень жаль. Что он совсем не хотел причинить ей боль.

Или это Гриффин шептал, ворвавшись в нее? Жас не могла различить ни картин, ни запахов, ни слов.

Где-то вдали она услышала крики, а потом страшный шум расколотого дерева и тяжелые шаги, и новый запах… подавляющий все остальное… запах страха, ползущий под дверью, сквозь трещины в оконном стекле, заполняющий все. Раздался выстрел. Ее пронзила паника, еще сильнее, чем напор мужчины. Это был страх, что все происходит в последний раз. Воссоединившись, готовы ли они снова потерять друг друга?

– Не теперь, когда я снова обрела тебя живым, – рыдала Мари-Женевьева. Или это была Жас? Плакала ли она? Ее слезы? Чьи-то слезы? Чьи-то слова? Она чувствовала Гриффина внутри себя. Это был Гриффин, не так ли? Не Жиль.

Жас снова забылась, уносимая новыми ощущениями. Букеты ароматов окутали ее. Роза, корица, мускус. Она ощущала вкус собственных соленых слез на его губах. Их тела слились воедино. Невозможно было определить, где заканчивается одно тело и начинается другое. Его прикосновение и запах были как наркотик. Однажды они значили друг для друга гораздо больше. Они создали мир из собственных тел, но все же ушли из него. Гриффин ушел. Он оставил этот мир. Отпустил ее. Оставил это волшебство, более колдовское, чем любой аромат, любые духи, когда-либо созданные парфюмерами. Это был запах тайны, и пока вы способны вдыхать его, вы будете жить вечно.