Игорь Коваленко - Жара в Аномо Страница 57

— Так это ты поднял шум, образина?

— Мне… я хотел… хозяина нет, а мне показалось… я видел в бинокль, это его вещица… предупредить…

— Выражайся яснее.

— Я хочу… мне нужно повидать господина журналиста.

— А кто ты такой?

— Владелец бара на улице Капуцинов.

— Хо! Выходит, из-за какого-нибудь должка Вуда ты набрался наглости беспокоить его? Пошел вон!

— Да нет, мне нужно…

— Всем нужно. Мне тоже всегда нужны монеты. Пошел!

— Поймите, хороший человек, вы не даете мне открыть рта. Я бежал сюда во весь дух, чтобы встретиться лично с господином журналистом, он должен…

Крепыш в подтяжках снова оборвал его, зеленея от бешенства:

— Должен? Тебе? Заткнись! И вот что, когда побежишь во весь дух обратно, постарайся начисто забыть сюда дорогу. Или тебя вынесут вперед ногами с проломленной башкой. — Он подбросил револьвер и поймал его за ствол, превратив таким образом в подобие молотка. — Считаю до двух. Раз!

Гикуйю сам подивился бы своей прыти, мигом очутившись на лестничной площадке между этажами, но было не до этого: виски оглушительно стучали, сердце билось в грудной клетке, как взбунтовавшийся узник, ноги подкосились, и он опустился на колени, уткнувшись локтями в ворсистую мякоть ковровой дорожки, помутившимся взором уставился вниз, где посреди холла лежала черная, огромная, лакированная кобура пистолета. Он долго не мог сообразить, что это рояль.

Спустя некоторое время, пошатываясь и всхлипывая, как незаслуженно обиженное дитя, папаша Гикуйю побрел к выходу и, пнув со злостью ни в чем не повинную вертушку, вывалился из отеля на площадь.

Швейцар что-то крикнул ему в спину по поводу вертушки, но бармен ничего не слышал. Он вообще ничего не слышал и не видел вокруг. Через возбужденный мозг проносилась цепочка лихорадочных мыслей: "Они на крючке у полиции. Я связан с ними. Решил рассказать Вуду, посоветоваться. Не вышло. Что делать? Вуд — сила. Матье — ничто. Я не повинен ни в чем. Они использовали бар для обсуждения своих делишек. Это может бросить тень на меня. Нужно себя обезопасить. Как? Пойти в полицию? Продать? Вуд — страшная сила. Матье — ничтожество из Шарбатли. Так что же делать? Как мне поступить?"

42

Услыхав тихую девичью песенку, Ник Матье на четвереньках вылез из палатки и, щурясь от яркого света, поискал певунью глазами.

Он обогнул тент склада, за которым находился импровизированный душ: бочка на высоких, грубых стояках, обтянутых куском брезента.

Сквозь небрежно задернутую прореху-вход была видна обнаженная, безмятежно купающаяся Джой, она весело напевала под тихий плеск падавшей на нее воды.

Небольшого росточка, совсем еще юная, по-спортивному ладно сбитая и подвижная, в струйках воды и солнца, ласкавшего ее сверху, она напоминала упругую форель, резвящуюся в чистом горном водопаде.

С Ника Матье слетели клочья ватного сна. Сердце ударило в горло, а глаза налились свинцовой тяжестью.

Пела Джой, не подозревая, что рядом, притаясь, мужчина жадно смотрит на нее. Джой пела, может быть, чуть лучше, чем всегда.

— Ты прекрасна, — чуть слышно сказал Ник Матье.

Девушка испуганно вскрикнула, сдернула с гвоздя платье, нырнула в него и возмущенно вышла из тесного убежища.

— Ты прекрасна, Джой, — повторил Ник.

— Стыдно, Ники!

— Ты сама не знаешь, как прекрасна, — сказал он, проведя языком по пересохшим губам. — Послушай, я не прокаженный и не сифилитик в конце концов. Ты мне нравишься. Очень.

— Как вы смеете! — Она порывалась уйти, но Ник преграждал ей путь.

— Оставь, детка, я ведь все время натыкаюсь на твои глазки.

— Стыдно, Ники, стыдно, не ожидала от вас. — Джой убрала со лба мокрые волосы, провела по ним ладонями, выжимая воду.

— Я не слепой, давно замечаю, как ты посматриваешь на меня, — сказал Ник, — но, кажется, тебе еще один приглянулся, а?

— Нужны вы мне, как же.

— Хм, водишь за мной глазками, это уж точно. Хватит обманывать себя. Я тоже все эти дни только и делаю, что ищу тебя глазами.

— Чепуха.

— Ничуть. Все правильно. Со мной, во всяком случае. А вот с ним… Ему первому и жратву, и улыбочку, и рубаху постирать. Собственными ручками. Даже Габи не подпускаешь. — Ник за плечи рывком придвинул ее к себе. — Что ж, Борис творит чудеса и не болтает попусту. Он в порядке, этот парень, у которого далеко-далеко, дома, полный комплект. Я знаю. Нет, Джой, так не по правилам. Не ищи другой берег, прибейся к моему сразу, он надежней. Не надо хитрить, Матье этого не переносит. Матье предпочитает прямо, без зигзагов, особенно в мире, где мужчины и женщины.

— Габи в лаборатории, она может услышать всю эту гадость.

— Габи, Габи… — проворчал Ник. — За какие заслуги вы носите ее на руках? Эта ваша Габи скулит по ночам, как пятнистая гиена, а днем и не заподозришь. Оставим вашу Габи, поговорим о нас с тобой, давно пора.

— Она потеряла мужа, самого дорогого человека. Если еще хоть раз позволите себе о ней… если вы… я не хочу вас знать!

— Ого! Отсохнет мой язык, если коснусь ее хоть мысленно.

— Что это с вами сегодня, Ники? Ну как вам не стыдно бросаться такими гадкими словами?

— В гневе ты еще прекрасней, Джой.

— Габи удивительная, — сказала она, высвобождая свои плечи из цепких его рук, — никогда не смейте говорить о ней так. Это ужасно.

— Мне нет до нее дела. Мне нужна ты.

— И этого не хочу слышать.

— Правда? Вот уж не ожидал. Напрасно ее вспомнил, некстати, да? Серьезно, мне она безразлична. В самом деле, какое мне дело? Пусть выплачется потихоньку. Блаженны плачущие, ибо они утешатся, как выразился Предвечный, а за ним и один мой знакомый литератор за стаканчиком в баре. И еще он учил: "Возлюби ближнего". Христос, конечно. Тот литератор не слишком силен в любви к ближним.

— Зачем мне вся эта галиматья? Отойдите, Ники, мне нужно готовить еду на вечер. Да пустите же, как вам не стыдно! Хотите, чтоб и мы с вами поссорились?

— Погоди, малышка. Грешно отталкивать учение святейшего. Возлюби ближнего. Джой, не кощунствуй. Я ближе всех. — Он потянулся к ее талии, но девушка неожиданно для него ловко, резко взмахнула ребром ладошки, будто острым секачом.

Со смешанным чувством удивления и восхищения Ник Матье провожал ее взглядом своих пронзительно синих глаз, потирая весьма ощутимо ушибленную руку, на которой отчетливо виднелась татуировка.

43

— Вот здесь, — похлопав себя по руке, заискивающе рассказывал папаша Гикуйю, — две пальмы, между ними верблюд, как на коробке старых "кэмэл" или на бутылочке французского коньяка… вам принести как-нибудь бутыл… парочку бутылок из давних запасов? У меня еще есть. Для особых случаев. Только прикажите.