Юлия Власова - Каллиграфия Страница 58

Люси ничего не ответила и только крепче прильнула к нему.

Пригнув нижнюю ветку и привстав на цыпочки, Аризу Кей понюхала крупный вишневый цветок.

— Ох, до чего хорош! А аромат! И лепестки что шелк!

Она аккуратно смахнула с тычинок немного золотистой пыльцы, проделала пальцами изящные движения, словно бы повелевая ветру разнести пыльцу по всему саду, и мелодично, по-японски произнесла:

— Будь везде, на каждой сакуре, белым, розовым, с прожилками. Я хочу, чтобы дети наслаждались твоей красотой.

Невзирая на однообразие дней, японка никогда не скучала и не предавалась праздности. Чтобы бездельничать, нужно великое самообладание и несокрушимая сила воли, а хранительница пока не считала себя обладательницей этих качеств.

Клеопатра насквозь пропиталась волшебством. Она часами не вылезала из библиотеки, проглатывая один том за другим, и из дверей красной пагоды нередко выпархивали диковинные виды птиц, а порой хлестали воды океанов и даже сыпались золотые дублоны. Конечно, и животные, и водоросли, опутавшие горбатый мостик, и драгоценности из воображаемых сундуков вскоре таяли, истончаясь в воздухе, но, тем не менее, зрелище было захватывающее. Когда в сад прибыла Джулия, из пагоды доносилась пиратская ругань и лязг скрещиваемых сабель.

«Ну-ну, — подумала Венто. — Увлеклась наша африканка».

На берегу ручья, возле моста, стояла узкая лодчонка с веслом, которую Клеопатра приспособила для водных спусков. Эту лодку без особого труда можно было привязать к спине и пройти с нею сколь угодно длинное расстояние, ни капли не устав. Иногда кенийка доходила до самого края насаждений, где изгородь прерывалась, уступая путь быстрому ручейку. Там Клеопатра останавливалась, подолгу любуясь снежными пиками непроходимых гор, холодной голубизной неба над ними и тем контрастом, какой составляли полный жизни сад и безмолвная каменная твердыня. А потом вдруг перекидывала лодчонку через голову и, вооружившись веслом, сплавлялась по небольшим порожкам к белой пагоде, где можно было ухватиться рукою за мост и выбраться на сушу. Ниже по течению находилась пагода-библиотека, а еще ниже — невозделанная земля, заросшая буйной травой и какими-то экзотическими цветами, которые распускались и благоухали сами по себе, без надзора Аризу Кей и восхищенных взглядов детишек.

Дети… Судьба этих вертких, неугомонных созданий заботила японку больше всего, и когда Джулия явилась в сад для тренировки, то полагала услышать новую тираду по поводу медлительности предприятия Кристиана и тесноты, которая вынуждает ее, хранительницу, расширять площадь посадки деревьев.

Но никакой тирады не последовало. Всё-таки, Аризу Кей знала меру не только в поливе и подкормке растений. Она мило беседовала с Джулией о погоде и выведенных сортах вишни, развешивая кремовые занавески на кухонном окне; спрашивала, не слишком ли горяч чай, и интересовалась последними событиями на Крите.

— Как? Неужели покушались на этого приветливого, добродушного господина, которого я мельком видела сверху?! — диву давалась японка. — Кому подобное могло прийти в голову?!

— Франческо с пеной у рта доказывал нам, что убийца Люси и что вместо нее за решеткой сидит невинная. Но, я думаю, это клевета. А когда ты, позволь спросить, видела Актеона?

— В тот вечер, когда ты обнаружила у себя на столе рождественские подарки. Актеон в гостиной играл с Франческо в триктрак и был безмерно весел…

— Он перебрал, — вставила Джулия.

— … А твой сэнсэй ходил повесив нос, — продолжала она. — Та белокурая особа, Люси, не сводила с него глаз.

— И почему только тебя не заметили? — недоумевала Венто. — Неужто ты, как призрак, витала под потолком?

— Так я же была невидимая! — всплеснула руками Аризу Кей. — Перевоплощения, знаешь ли, удаются мне даже лучше, чем каллиграфия.

— Кстати о каллиграфии, — встрепенулась Джулия. — С некоторых пор я… стала ощущать необъяснимую легкость во всём, за что ни возьмусь. Словно бы вырвалась из замкнутого круга и поднялась над тем, обо что спотыкалась и в чем не видела просвета. Все предметы, вот даже эту чашку, я вижу словно сквозь уменьшительное стекло и чувствую себя великаншей. Понимаешь, как будто голова моя среди облаков.

Аризу Кей участливо закивала.

— Дай мне хоть тысячу свитков — я скопирую их не позднее, чем к следующему утру! А силы, той, которая во мне, — спокойной, ровной силы — хватило бы, чтобы разбить и стотысячную армию. Я перестала утомляться, а когда сплю, то как будто парю в эфире. Что со мной, Аризу?

— Мудрецы называют это внутренним перерождением, хотя не исключено, что такое явление преходяще. Попробуй сперва осуществить часть своих предсказаний — скопируй тысячу свитков. Правда, боюсь, тысяча в библиотеке едва ли наберется. И сколько потребуется чернил, сколько бумаги!.. Ах, что это я? — она небрежно взмахнула рукавом кимоно, и перед Джулией из ниоткуда вдруг появился набор кисточек и бочонок с тушью.

— А это свитки, — сказала японка, когда на чайный столик внезапно обрушилась груда скрепленных печатями сочинений. — Еда для сверхчеловека в холодильнике, — добавила она. — Если не управишься за день, не огорчайся. Всякое отклонение от нормы лучше диагностировать на ранней стадии, также как и развеять ложное представление о своих, якобы неограниченных, возможностях.

Венто покорно взялась за кисть.

Тень на солнечных часах, которые старшие беженцы установили у калитки на радость малышам, сместилась к отметке двенадцать. Перешептываясь и пересмеиваясь, дети улеглись рядом со своими спасителями-деревьями и заснули только вместе с певчими, которые еще долго прыгали по веткам, обмениваясь короткими трелями. Какая-то синица тенькала в траве и благоговейно замолкла лишь тогда, когда мимо, с ведром и лопатой, прошествовала Аризу Кей.

«Ну, — думала она, — Джулия сейчас, наверное, клюет носом. Мне бы и то не удалось выполнить такой объем работы в столь сжатые сроки».

Но, вопреки ожиданиям хранительницы, никто не лежал на столе, согнувшись в три погибели; не сопел перед лужицей разлитой туши и не почивал на груде, как она воображала, скомканной бумаги. На кухне вообще никого не было. А свитки… Сложенные аккуратными кучками вдоль стен, они были рассортированы по датам и могли бы оказать честь любому библиотекарю. Ошеломляющим сюрпризом явился для японки и тот факт, что на столе, абсолютно чистом и убранном, покоилась толстая стопка исписанной бумаги, да исписанной не лишь бы какими закорючками, а четкими и удивительно гармоничными иероглифами.