В. Привальский - Старый чачван Страница 6

— Так точно! Дорога одна, но, ох, и трудная же!

Первый десяток километров Рахманов пролетел по прямой ленте шоссе, обгоняя нагруженных ишаков, велосипедистов и машины, пристально всматриваясь в их номера. Потом начался подъем: асфальт сменился щебенкой, мотоцикл сбавил ход. Дорога поднималась все круче и круче, начались головокружительные виражи, облака словно приблизились, а внизу разверзлась пропасть. Рахманов пристально вглядывался вперед, наконец за каким-то поворотом он увидел машину: она шла двумя ярусами выше.

Капитан дал сигнал, из кабины высунулась рука. «Фьюить!» — услышал вдруг Рахманов. — «Фьюить, фьюить!»… «Вот он, хасановский пистолет», — подумал капитан и спрятался за скалу. Еще дважды пролетели пули, чиркая о скалу и откалывая от нее мелкие осколки.

Переждав несколько минут, Рахманов выглянул: машина летела по дороге, успев подняться еще одним ярусом выше. Рахманов вскочил на мотоцикл и приготовил пистолет. Выбрав удобный момент, он выстрелил, целясь в задний скат, но промахнулся.

За перевалом дорога пошла круто вниз, стрелять было неудобно. И Рахманов решил выждать, когда оба они выедут на прямой тракт. Теперь он ехал почти вплотную за грузовиком, прячась за его кузов. Дважды преступник пробовал резко тормозить, рассчитывая, что преследователь натолкнется на машину и разобьется, но Рахманов успевал вовремя остановиться. И опять машина и мотоцикл мчались с бешеной скоростью. Мимо проносились кишлаки. Встречные машины и пешеходы испуганно жались к самому краю дороги.

Наконец горы расступились, сменившись невысокими холмами. Кончились виражи, дорога выпрямилась и расширилась. Впереди показались хлопковые поля. Рахманов отстал и приготовил пистолет. Но преступник его опередил: из кабины высунулась рука, раздался выстрел, и передняя покрышка мотоцикла захлюпала, как мокрая тряпка на ветру. В ту же минуту руль рванулся у Рахманова из рук, и он полетел нэ землю.

Уже лежа на обочине, он увидел удаляющуюся машину и тщательно прицелился. Машина мчалась на предельной скорости. «Если сейчас не попаду, все пропало — удерет, мерзавец», — думал Рахманов, крепко стискивая зубы. Медленно, как на ученье, он нажал курок. Машина судорожно вильнула и скрылась за поворотом. «Попал или не попал?» — Рахманов осторожно поднялся. До поворота было добрых пятьсот метров. Он медленно побрел, чувствуя, как вдруг заныла ушибленная в колене нога.

Машина стояла у самого края дороги, грузно осев на правое заднее колесо. Впереди никого не было видно.

Слева показалась легкая деревянная арка, а за ней зеленая аллея — дорога в какой-то колхоз.

«Добро пожаловать!» — прочел Рахманов надпись на арке и усмехнулся. «Только сюда и можно свернуть», — отметил он про себя и пошел по аллее.

Солнце село, быстро опускались мягкие сумерки. Аллея привела к большой террасе на берегу водоема. На террасе, поджав ноги, сидело множество людей. В конце ее на огороженной, освещенной электричеством площадке танцевали под мерный рокот бубна две девушки.

«Самодеятельность или концерт, — отметил Рахманов и тут же подумал: — Здесь, надеясь затеряться в толпе, и должен спрятаться преступник».

Капитан осторожно обошел импровизированный зрительный зал, пристально вглядываясь в лица, попробовал пробраться меж рядов — на него зашикали. Все же ему удалось найти председателя колхоза и отвести его в сторону.

Через пять минут вдоль всей террасы вспыхнули яркие электрические лампочки. Зрители зашумели, несколько пожилых женщин торопливо спустили на лица чачваны.

Рахманов лихорадочно вглядывался в людей. Преступника нигде не было видно. И вдруг он вздрогнул от пришедшей в голову мысли. «Старуха!» — вспомнил он последнее слово Хасанова. «Насретдинов переодет женщиной! Конечно: это он украл платье и старый чачван у тети Галии! Когда же он успел переодеться? Наверно, в кабине, пока я его догонял. Которая же из них? Как разоблачить эту мнимую старуху?»

Рахманов пошептался с председателем. И, когда кончился очередной номер, на площадку, где выступали артисты, вышел Рахманов. Он подошел к самому краю, чувствуя на себе удивленные взгляды и не зная, с чего начать.

— Прошу всех женщин снять чачваны! — вдруг сказал он.

Колхозники недоумевали: конечно, носить чачван и паранджу — это феодально-байский пережиток. Но разве уместно ради этого прерывать интересный концерт? Рахманов тоже понимал, что говорит не то.

«Надо сказать им все, они поймут и помогут… А если он будет стрелять? Что ж, пусть стреляет в меня. В пистолете у него осталась только одна пуля». И он шагнул вперед.

Он не помнит, как говорил, какие выбирал выражения. Собственно, обращался он не ко всему залу, а к женщинам, к тем семи, что сидели, понурившись и испуганно закрыв лица.

— Это опаснейший преступник! — закончил Рахманов свою речь. — Он похитил деньги и убил человека! А теперь он сидит здесь и пользуется вашими предрассудками, чтобы скрыться от правосудия. Помогите же мне разоблачить его — откройте ваши лица!

Шесть женщин медленно поднялись со своих мест и сорвали чачваны, обнажив морщинистые, коричневые лица и яростные от гнева глаза. Седьмая осталась сидеть, не поднимая головы. И тогда со всех концов зала протянулись пальцы, указывая на «старуху», и сотня голосов грозно крикнула:

— Вот он!..

Чья-то рука протянулась к нему и сорвала паранджу вместе с чачваном. И все увидели страшную маску страха. Глаза преступника торопливо перебегали по лицам, ища сочувствия, но видели один только гнев. Он понял: это конец — и опустил голову.