Карл Май - На Рио-де-Ла-Плате Страница 6

— В вас говорит скромность. Мой компаньон сообщает мне, что вы в течение ряда лет находились среди индейцев; стало быть, в военном деле вы понимаете толк. Надеюсь, я буду иметь удовольствие послушать ваши рассказы о пережитых вами приключениях. Не окажете ли вы мне честь отужинать сегодня вечером у меня?

— Я полностью в вашем распоряжении.

— Тогда я попрошу вас явиться к восьми часам в мой особняк; адрес вы найдете на этой визитной карточке. Чем я могу вам еще послужить?

— Ну, если я смею вас просить. Мне хотелось бы вручить вам вот эту бумагу.

Я дал ему свою визитную карточку, а также протянул вексель на предъявителя. Он проверил его, написал на листке несколько цифр и передал мне его со словами:

— Касса там, сеньор. Я откланиваюсь, но не прощаюсь — до встречи нынешним вечером!

Он повернулся, чтобы исчезнуть за дверью, продувная бестия. Одного взгляда на листок было достаточно, чтобы убедиться, что меня собрались обмануть.

— Сеньор! — крикнул я ему вслед. — Пожалуйста, задержитесь еще лишь на одну минутку!

— Что еще? — спросил он, снова оборачиваясь. С лица его сошла любезность, а голос зазвучал резко и повелительно.

— Тут, пожалуй, вкралась ошибка. Вексель выписан на сумму меньшую, чем я рассчитывал.

— По всей вероятности, вы забываете об учетной ставке?

— О ней нельзя не забыть, поскольку об учете речь вообще не идет. Вы удерживаете у меня пять процентов, в то время как вексель выписан на предъявителя, а не на последующий срок.

— Удерживаем, потому что так у нас принято.

— Пусть сборщик чая руководствуется вашими личными привычками, если ему ничего другого не остается и он находится целиком в вашей власти; мне в этом надобности нет. Ваш компаньон принял этот вексель к оплате не в угоду мне, а потому, что я полностью оплатил ему сумму и, стало быть, также полностью потребую ее назад; я вообще не должен нести потерь по процентам.

— Я больше ничего не заплачу.

— Тогда оставьте себе ваши деньги и дайте мне мой вексель назад!

— Он находится у меня на хранении, и вы получили за него ордер в кассу. Следовательно, вексель — моя собственность.

— Я кладу этот ордер обратно на стол, поскольку не буду им пользоваться.

— Поступайте, как вам угодно. Только вексель оплачен и находится у меня в руках!

— Хорошо, я уйду, но через пять минут вернусь с полицейским. Пока что честь имею кланяться!

Я отвесил ему короткий поклон и повернулся, чтобы уйти. Его подчиненные отложили свои перья. Я уже взялся за ручку двери, когда он окликнул меня:

— Постойте, сеньор! Пожалуйста, одну секунду!

Этот человек побаивался полиции. Могла пострадать его деловая репутация, а кроме того, позволь он мне уйти, о выполнении намеченного плана не могло быть и речи. Он еще раз достал «рекомендательное» письмо и сделал вид, будто внимательно перечитывает его. Потом в своей прежней учтивой манере он произнес:

— Я, разумеется, прошу прощения. К сожалению, перед этим я упустил из виду концовку письма, где мой компаньон пишет, что вы должны получить сумму полностью и мы из уважения к вам обязаны в данном случае отказаться от принятой у нас процедуры. Поэтому я выписываю вам всю сумму полностью. Вы удовлетворены?

Я небрежно кивнул.

— Забудем мелкие распри, сеньор, — сказал он. — Ну а сегодня вечером я все-таки действительно смогу на вас рассчитывать?

— Конечно! Впрочем, при одном условии: если в вашем доме не приняты обычаи, которые раздражают меня.

— О, нет, нет, нет! — воскликнул он с дружелюбной миной, но хриплым от бешенства голосом, а затем исчез за своей дверью.

Я получил деньги, спрятал их, поблагодарил, раскланялся и вышел. И тут же увидел несчастного сборщика чая, стоявшего на углу напротив. Я подошел к нему и предложил немного пройтись со мной.

В Монтевидео нет ресторанов в нашем понимании. Кофейни неважные, не говоря уж о том, что пить приходится не кофе, а мате, парагвайский чай. Получше так называемые кондитерские, в них наслаждаешься отличным печеньем, мороженым и другими лакомствами.

В гостиницах за номер и пансион (не включая вино) требуют по пятьдесят бумажных талеров в день. Это звучит очень внушительно, но составляет всего восемь марок, так как бумажный песо оценивается примерно в шестнадцать немецких пфеннигов. Бутылка пива стоит шесть талеров, то есть почти одну марку. Парикмахеру платят десять талеров, за стаканчик рома величиной с наперсток я выложил три талера. В странах Ла-Платы в те времена следовало вести себя очень осмотрительно, чтобы не потерпеть немалый убыток из-за разного рода неполноценных ассигнаций. Местные жители самым отвратительным образом наживались на неведении иностранцев.

Я повел сборщика чая в одну из кондитерских.

Заведение было полно посетителей, судя по одежде, не бедных. Сборщик вытаращил на них глаза, но я и в ус не дул. Все попятились от нас, так что места вокруг хватило бы на пятерых или шестерых. Нам это было очень кстати, и мы не огорчились.

Сборщик чая вел себя вполне прилично. Пусть выглядел он далеко не так, как сеньоры вокруг, но что касается его поведения, жестов и так далее, он был настоящим кабальеро, как любой, у которого в жилах есть немного испанской крови, наделен благородством, хотя бы внешним. В этом отношении южноамериканец совсем не похож на представителя так называемых народных классов европейских государств. Первый, даже облаченный в лохмотья, ведет себя всегда по-рыцарски. У европейца же в любом его движении сквозит столько угловатости и грубости, что в нем безошибочно узнаешь заурядного пролетария, пусть и выряженного в генеральскую форму.

Его бородатое лицо можно было назвать даже привлекательным. Взгляд был скромно потуплен, но стоило ему поднять голову, как открывалось, что у него ясные, внимательные, проницательные глаза, по их взгляду хорошо было судить о силе характера и чувстве собственного достоинства этого человека. В нем, казалось, соединялись два разных существа: забитый, безропотный рабочий и мужественный, вдумчивый странник, скитающийся по непроходимым лесам и пампе, способный, если нужно, проявить необычайную изобретательность.

Среди имевшихся в наличии сладостей он выбирал понравившиеся ему с такой миной, словно с детства посещал подобные заведения. Он наслаждался обстановкой с элегантностью привычной к этому дамы и ни единым жестом не давал понять окружающим, что я — тот самый человек, которому в конце концов придется платить. Он говорил, очевидно, в присущей для себя манере, подбирая благозвучные слова.