Александр Грачёв - Падение Тисима Ретто Страница 62

Солнце едва поравнялось с лысой макушкой вулкана Туманов, когда лучшая десантная баржа, которой командовал ефрейтор Кураока, нагруженная отрядом в пятьдесят вооруженных солдат, вышла из бухты Мисима и взяла курс к югу. Она все время шла возле самого берега, чтобы из — за обрывов нельзя было видеть ее с острова. Поручик Гото сидел возле рации. За нынешнее утро пост уже дважды передавал радиограммы. Первая — та, которую Гото получил, как только появился в жандармерии, вторая была принята перед посадкой солдат на баржу. В ней, сообщалось, что пост продолжает преследовать русского, который пробирается в прежнем направлении — в сторону бухты Трех Скал.

Где — то на полпути до бухты, в которой поручик Гото намеревался укрыть баржу, была получена радиограмма. В ней говорилось, что местонахождение поста — примерно в семи километрах к северо — востоку от бухты Трех Скал, неподалеку от западного подножия самой, высокой в этом районе осыпи.

Поручику Гото не терпелось поскорее приступить к живому делу. Прохаживаясь между рядами спящих вповалку солдат, он нервно теребил эфес сабли. Ему казалось, что баржа слишком медленно движется.

Но вот около десяти часов утра показался и утес бухты Трех Скал. Бухта эта отличалась тем, что была на редкость удобной для стоянки судов, но так мала, что в ней едва смогли бы вместиться пять — шесть барж. К тому же берега ее были скалисты и почти неприступны, кроме двух участков, где к морю выходили небольшие распадки, образуя удобный пляж. К нему и пристала баржа.

Как только суденышко ткнулось носом в галечник и была откинута на берег щитообразная сходня, Гото приказал унтер — офицерам выводить солдат на берег. Он намеревался пройти пять — шесть километров маршем, а затем развернуть отделения и начать окружение района, в котором находился русский беглец. На барже он оставил шкипера, моториста и одного матроса. На кормовой надстройке по приказанию Гото был установлен ручной пулемет.

Нелегко было пробираться поручику Гото со своим отрядом сквозь дремучие заросли курильского бамбука сменяющиеся то мелким непролазным разнолесьем, то крутыми распадками с осыпями и завалами камней по дну. Около часа шел отряд, а до осыпи, названной в радиограмме, оставалась еще половина пути.

Но вот радист снова принял радиограмму. На этот раз пост сообщал, что он слышал тарахтение дизеля баржи и что русский, вероятно, тоже услышал его: он покинул свое убежище и уходит к востоку, в глубь острова, огибая с юга названную раньше осыпь.

Около полудня отряд обогнул осыпь, пересек небольшую долину, поросшую почти непроходимыми зарослями бамбука, шеломайника и кислицы, снова взобрался на невысокую горную гряду, а до русского все так же было далеко: он уходил теперь на северо — восток, в сторону вулкана Хатараку. Под вечер беглец опять сменил курс и пошел на юго — восток — все дальше в глубь острова.

Сумерки застали отряд поручика Гото километрах в двадцати к востоку от берега и километрах в пятнадцати к югу от вулкана Хатараку, среди невообразимых дебрей. Поручик Гото не разрешал разводить костров, и смертельно усталые солдаты, как и он сам, после короткого ужина, состоявшего из консервов и сухих галет, повалились прямо в траву и моментально уснули. Бодрствовал лишь часовой, да поручик Гото то и дело просыпался. Он был охвачен нетерпением и все спрашивал у радиста, не было ли новых радиограмм. До утра ни одной радиограммы не поступило. Поручик Гото решительно не знал, что ему делать, в какую сторону направить дальнейшие поиски. До полудня отряд вертелся на одном месте, и Гото в бешенстве наседал на радиста, обвиняя его в том, что он невнимательно слушает. А когда он обнаружил, что солдат — радист, несмыкавший глаз вторые сутки, в полдень уснул, положив голову на аппарат, то с ожесточением стал избивать его кулаками.

Но все было напрасно, связь потерялась окончательно. Только во второй половине дня у поручика Гото возникла страшная догадка: не стал ли он жертвой провокации? Он приказал немедленно построить отряд и, сколько возможно быстро, двигаться обратно к бухте Трех Скал.

Глубокой ночью солдаты во главе со своим незадачливым командиром, все в изодранной одежде и в ссадинах, достигли бухты. Худшие опасения поручика Гото сбылись: баржи не было. На запрос, сделанный по рации на базу — не приходила ли туда баржа, — последовал отрицательный, ответ.

ДЕСАНТ ВЫХОДИТ В МОРЕ

Накануне старший лейтенант Суздальцев проводил десантные учения со своей ротой: решалась задача захвата с моря плацдарма на берегу силами морской пехоты во взаимодействии с корабельной артиллерией. «Бой“ продолжался с полуночи до полудня. Мокрые, смертельно усталые, но, как всегда, шумные и остроязыкие, десантники поздно вечером вернулись в казарму. На вечерней, поверке они уже клевали носами и, как только добрались до коек, вмиг заснули. А их молодой командир еще долго не мог уснуть в эту ночь.

Не столько беспокоили ошибки в действиях роты, — а их было немало, — сколько поведение некоторых десантников из числа «необстрелянных“, недавно переданных Суздальцеву из других подразделений. «Водобоязнь“ — трудная болезнь молодых десантников, а в бою — это гибель. Этой болезнью страдало, по грубым подсчетам, около тридцати человек. Прыгнет в воду такой «моряк“, а там глубина — с головой, вынырнет с ошалелыми глазами и кричит: «Тону!“ Его уже тащат к берегу, а он бросает оружие и стремится к кораблю. Именно такой эпизод произошел сегодня с рядовым Никитой Ступиковым.

Только после того, как Суздальцев выписал себе фамилии всех страдающих «водобоязнью“ и составил план дополнительной их тренировки, он мог, наконец, уснуть.

И вот будят: война! Война с Японией! И первая мысль, которая пришла в голову одевавшегося Суздальцева, — непременно найти и наказать тех, кто варварски уничтожил «Путятина“ и его пассажиров.

В казарме — гул. «Старички“, — те, кто вместе со своим командиром прибыл с Запада, — в центре внимания роты. Это не митинг, нет, просто громкий разговор о том, как действовали десантники в Финляндии и Норвегии. Если вчера эпизоды из рассказов об этих действиях Никита Ступиков и Иван Твердохлебов пропускали мимо ушей, то теперь они ловят с открытым ртом каждое слово, а глазами едят рассказчика комсорга Федю Валькова.

— Ну, а дальше — то, дальше — то как было?

К Суздальцеву десятки вопросов. Что он может ответить? Пока нет приказа, будем заниматься боевой учебой. Лица бойцов потускнели.

— Этак мы и харчи не отработаем? Четыре года казенный хлеб едим!

Кто это? Суздальцев смотрит через головы и видит смеющееся лицо рядового Анисимова, вихрастого богатыря, очень ладного и красивого моряка, одного из самых исполнительных и дисциплинированных бойцов. Хотел ругнуть его Суздальцев, но уж больно чистосердечно прозвучал его голос.