Альманах «Подвиг» - Ночные окна. Похищение из сарая Страница 62

— Что? — не поверил я. — Этого не может быть.

— Может, Саша, — ответила Настя. — Параджиева — тоже человек. У нее есть душа. И понимание. А ты во всех видишь какие-то механические манекены. Но манекены мертвы. И ты можешь со временем превратиться в такое же бездушное существо. Чем ты огорчен? Что я пришла сюда и счастлива?

— Нет, конечно… — пробормотал я невразумительно. Должно быть, я сам сейчас выглядел не лучше Леонида Марковича, который стоял в сторонке и не спускал с нас глаз. Но какова Параджиева! Уж если Настя действительно смогла уговорить эту «железную леди» наперекор моим приказаниям, то… То все и в самом деле летит в моем Загородном Доме в тартарары! Или же я попросту ничего не смыслю ни в психиатрии, ни вообще в жизни…

— Пойдем лучше послушаем цыган! — предложила жена. — Ты же знаешь, как я люблю их напевы?

— Знаю, — кисло улыбнулся я. — А как же Леонид Маркович?

— Он хороший и милый друг, но… все это в прошлом. Понимаешь, это не было настоящим. Иллюзия от одиночества, от расшатавшихся нервов. Я просто увидела в пустыне мираж и пошла к нему, к этому оазису, но оказалось… Не то. Реальность, Саша, настоящая реальность, колодец с водой для меня — это ты. Неужели ты до сих пор этого не понял? Как же ты тогда глуп!

— Я… да… колодец… надо бы попросить у тебя прощения… — снова замямлил я. И вдруг твердо добавил: — Давай слушать цыган! И лети оно все к черту!

Мы сели с Настей возле одного из костров, кто-то нам подносил терпкое донское вино, над головой звенела семиструнная гитара, луна и звезды изливали таинственный серебристый свет, свет любви и жизни, и я впервые был по-настоящему счастлив за долгие месяцы и, возможно, годы. Счастлив вместе со своей женой.

…А потом мы незаметно ушли, чтобы остаться наедине друг с другом.

Ночью я вдруг очнулся от какого-то странного чувства. Будто на меня кто-то неотрывно смотрел. В помещении было темно. Но я даже не представлял, где нахожусь? В каком-то подвале, котельной, что ли? Голова гудела. А руки и ноги словно онемели. Кажется, были намертво связаны. Прикручены к чему-то. Или это наручники? Я вообще не мог пошевелиться. Такое ощущение, что мне на грудь положили тяжеленную могильную плиту. Ерунда какая-то! Меня что, паралич разбил? Единственное, что я мог сейчас делать, — это вспоминать… Мы ушли с Анастасией из табора, очутились в ее апартаментах, любили друг друга… Исступленно, как в первый раз. Но почему мне и тогда казалось, что на меня кто-то «незримо» смотрит? Прячась за амальгамой фальшивого зеркала, в окне? Из моего кабинета-лаборатории. И будто бы это я сам, второй, чуждый мне человек. Словно бы я раздвоился в самом себе. А в Библии сказано: «Дом, раздвоившийся в самом себе, не устоит». Этот Дом, Загородный, Клиника. Не о ней ли и сказано?

Потом, кажется… я снова пошел в грот… Нет, зачем? Что мне там было нужно? Посмотреть, не появился ли новый труп? Или поглядеть на… прежний? Какая чепуха лезет в больную голову! Нет, потом был ужин. При свечах. Я сходил в столовую и принес нам с Анастасией омлет с копченым угрем и авокадо, мясо краба под майонезом и вино. Да, да! Мы с аппетитом ели и смеялись. Но почему при свечах? Потому что в Загородном Доме вдруг отключилась электроэнергия. Что-то произошло на местной подстанции, я сам звонил туда. Какая-то авария. Вся клиника погрузилась в темноту, лишь огоньки свечей — в коридорах и на лестницах, лучи фонариков. Самое удобное время для очередного преступления. Если кто задумал его. Час Бафомета.

— Час Бафомета… — повторил я громко, чтобы лишь услышать свой голос в темноте. И услышал его. А кто-то, как мне опять показалось, хихикнул. Даже вроде бы две красные точки сверкнули. Глаза? Конечно. В помещении явно кто-то находился. Я чувствовал тихое дыхание. И вспомнил, что, выйдя от Анастасии и заперев дверь в ее комнату, я пошел по коридору в свой кабинет. Держал в руке свечку. Должно быть, где-то было отворено окно. Порыв ветра задул слабый огонек, густая, вяжущая темнота. Холод. Затем — удар. Мрак. И это — все?

— Нет, это не все, — раздался надо мной тихий вкрадчивый голос.

Возможно, я «вспоминал» вслух? Или мне мерещится?

— Это далеко не все, — повторил тот же человек. — И тебе ничего не мерещится. Ты покуда еще жив. Чувствуешь. Но это скоро пройдет.

«Ну вот, — подумал я. — Теперь за слуховыми галлюцинациями последуют зрительные, а потом всякие неприятные тактильные ощущения…»

Так оно и произошло: где-то далеко в темноте появился слабенький огонек свечи. Он поднимался и приближался снизу, будто бы двигался из подземелья. Может быть, я нахожусь не в подвале, а в гроте? Вот почему тут так сыро и холодно. И не в гроте даже, а в самих катакомбах? Перетащили меня сюда, что ли?..

Огонек свечи между тем продолжал плыть ко мне. Его прикрывала от сквозняка восковая рука с иссохшими пальцами.

Я даже различил желтые обкусанные ногти. А вскоре увидел и лицо. Это была женщина с уродливой выпяченной губой. Параджиева!

— Тс-с! Тихо!.. — отчетливо произнесла она.

Значит, она разговаривает? А как долго притворялась глухонемой! С какой целью?

Параджиева поправила у меня под головой подушку. А затем пребольно щелкнула своими костяными пальцами по лбу и засмеялась.

— Сейчас все соберутся, тогда и начнем, — сказала она. — И подушка потом пригодится. Люблю это дело…

— Нечего ждать, — раздался все тот же вкрадчивый мужской голос. — Будем начинать без них. Когда подойдут — подключатся.

Его фигура выплыла из темноты. Он был облачен в зеленый балахон и маску: не то свиное, не то козлиное рыло, с паклевидной бородой, розовым пятачком и винтообразными рожками.

— Все должно быть по правилам, — продолжил этот урод с венецианского карнавала. — Итак, имя, фамилия, профессия? А вы записывайте!

В ногах у меня уселись неизвестно откуда вынырнувшие Жанна и Жан, с бумагой и карандашами в руках. Изготовились вести протокол.

— Да что, черт возьми, тут происходит? — слабо проговорил я. У меня было так мало сил, что я даже не мог как следует возмутиться.

Не обратив на мои слова никакого внимания, козлохряк забубнил, как лжепономарь на паперти:

— Вы обвиняетесь в следующих преступлениях… В убийстве Аллы Борисовны Ползунковой. С целью скорейшего получения завещанных вашей клинике десяти миллионов долларов. Разработав хитроумный план, вы произвели это злодеяние с особой жестокостью, что усугубляет вашу вину.

— Не я, ложь! — вылетело у меня из горла.

— Молчи! А то положу подушку на лицо, — предупредила меня Параджиева.

— Вы довели свою жену Анастасию Владиславовну Тропенину, урожденную Шиманскую, до безумия, подбросив ей перед открытием выставки собачью голову в кровать, — продолжил бубнить человек в маске. — Все с той же целью — завладеть ее капиталами.