Счастливчик - Войцех Жукровский Страница 62

— Из того, что я посиживаю в кафе, можно бы сделать такой вывод. Но, к сожалению, нет. Просто я не застал Горчина и пошел немного прогуляться по городу… Что у вас слышно нового?

— Это самый трудный вопрос, товарищ Юзаля, — непринужденно улыбнулся Цендровский, — если бы я был здесь бургомистром, то сказал бы, что вы все уже видели по дороге. Но в моем положении председателя районного совета я должен был бы вас пригласить посмотреть весь район.

— Вы знаете, нужно будет поехать. Только сегодня уж очень жарко.

— Вот именно, — Цендровский снова поправил галстук, который слишком сильно сжимал его выступающий кадык, — возьму-ка я какую-нибудь газированную воду вместо кофе. Сердце. — Он постучал себя в грудь.

— О, это нормальное дело у ответственных работников, — сказал невозмутимо Юзаля. — Тут нечего волноваться, у каждого из нас свой черед. Лучше об этом не думать.

— Я уже о нем не думаю, я его чувствую, вот здесь, честное слово.

Они заказали бутылку минеральной воды.

Разговор шел нелегко. Юзаля видел, что у Цендровского все время напряжено внимание, что он не может полностью погрузиться в старые воспоминания. Староста все время был начеку, как бы в ожидании того самого главного вопроса, который он, председатель комиссии партийного контроля, должен был ему задать.

Становилось невыносимо жарко, кафе наполнялось людьми. Цендровский беспокойно вертелся на своем месте. Юзаля, чтобы уж больше его не мучить, предложил прогуляться в сторону гостиницы.

— Как вам работается с Горчиным? — спросил он наконец как бы невзначай.

— Крутой он, — сказал неожиданно быстро Цендровский, но тут же пожалел, что у него вырвался такой однозначный ответ. — Я хотел сказать, что он здесь вовсю взялся за работу, а результаты вы, товарищи из воеводства, видимо, сами лучше всего можете оценить. — И Цендровский начал перечислять все первые места, какие район занял в различных кампаниях.

«Ах ты вьюн, — Юзаля не сердился, такая изворотливость его больше смешила, чем отталкивала от этого человека, — хочешь выкрутиться, тебе осталось несколько годочков до пенсии, и ты не хочешь усложнять себе жизнь. Или не знаешь, кто из вас прав, и порядочность заставляет тебя молчать».

— Крутой, — он все-таки подхватил вырвавшееся первым слово, — это, наверное, хорошо, а? Только все зависит от того, против кого направлена его крутость, против каких людей и в чьих интересах.

— В интересах партии, товарищ Юзаля, — возмутился председатель или сделал вид, что он возмущен. — Ясное дело. Ведь не сомневаетесь же вы в этом?

— Знаете, товарищ Цендровский, только кажется, что все так просто. Интересы партии тоже можно понимать по-разному.

— Эдак любое дело можно дискредитировать, — ответил после короткого раздумья Цендровский.

— Вот именно. И поэтому нужно особенно тщательно к нему приглядываться. Изнутри… Но что это я начал вдруг теоретизировать. Вот уже гостиница… Мне приятно было вспомнить старые времена, староста. Спасибо, что проводили.

— Я тоже немного размял кости и оторвался от своих бумаг. Думаю, что мы еще выберемся с вами в деревню. На кислое молоко, — рассмеялся он с явным облегчением.

— Без сомнения. — Юзаля потряс его руку. — Я здесь в Злочеве покручусь несколько дней. Зайду к вам или позвоню. А этой «Мальвы», или как ее там, уж очень-то не избегайте. Совсем неплохое кафе, наш Н. не постыдился бы такого.

— Если бы было время, — вздохнул председатель, — а тут одна работа другую подгоняет. Замкнутый круг.

— Это правда, — поддакнул примирительно Юзаля, видя, что Цендровский до конца не хочет выйти из взятой на себя роли.

Вход в гостиницу был рядом. Он с удовольствием вошел, потому что на улице было невыносимо жарко.

— Вам звонили, — сказала дежурная, — просили, чтобы вы соединились с номером… — она проверила запись на полях лежащей рядом газеты, — девятьсот девяносто.

— Спасибо. — Председатель снял трубку телефона. — Говорит Юзаля, — представился он, когда женский голос, опередив его, сказал: «Слушаю, районный комитет». — Товарищ Горчин уже вернулся?

— Нет, еще не вернулся, но был разговор по ВЧ с воеводским комитетом. Я должна вам передать, товарищ Юзаля, что к вам явится редактор Валицкий из газеты и чтобы вы ему помогли. Вот это меня и просили вам сказать.

— Кто, кто? — удивился Юзаля.

— Редактор Валицкий из «Газеты работничей», — терпеливо повторила она.

— А чем я ему могу помочь?

— Сказали только, чтобы помочь. Так у меня записано.

— Ну хорошо. Спасибо. Скажите, товарищ, секретарю Горчину, когда он вернется, что я буду у него завтра около девяти.

Он медленно поднимался на свой этаж, помахивая ключом, прикрепленным к большой деревянной груше, ставшей скользкой от частого перехода из рук в руки.

«Что они там в воеводском комитете думают? Черт знает. Мне своих забот хватает, а тут еще голову морочат с каким-то журналистом. В чем ему помочь? Если бы ему нужны были какие-нибудь материалы, то он пришел бы ко мне в комитет».

Юзаля толкнул дверь и пообещал себе, что вздремнет и не будет думать о том, что и так должно случиться.

Катажина украдкой посматривала на отца, сразу же отводя глаза, когда тот поднимал голову над тарелкой. Она прекрасно знала, что с ним происходит, какие слова он подавляет в себе изо всех сил, чтобы не допустить проявления гнева или старческого раздражения. Катажина, как никогда раньше, была уверена, не допускала ни тени сомнения в том, что в конце концов права будет она. Именно так она и сказала матери во время их короткого разговора до обеда, пока доктор Буковский принимал последнего пациента в своем кабинете.

— Отец узнал, с кем ты была на море, — сообщила Буковская дочери почти шепотом, хотя кроме них в комнате никого не было.

— Как это — с кем? — Катажина пробовала еще какое-то время делать вид, что она удивлена. — О чем ты говоришь?

— Хоть бы уж не лгала собственной матери. — Ее бледные губы сжались в плаксивую гримасу, а белые подвижные пальцы нервно мяли платок. Она выглядела жалко в своем материнском бессилии, и Катажина уже хотела в естественном порыве прижать ее к себе, взять морщинистое лицо матери в свои ладони, но ее удержала от этого глухая бессильная злость, не позволяющая ей примириться с матерью.

— Успокойся, мама. Почему вы с отцом все еще считаете меня ребенком?

«Как это могло случиться? — думала она уже холодно, не слушая аргументов матери. — Мы забрались в такое глухое место, и, несмотря на все предосторожности, нас кто-то увидел. Нет, ничто не спрячется от бдительных взглядов наших любимых ближних».

Для пани Буковской сегодняшнее известие не было первым, однако то, о чем ей сказал сейчас муж, не оставляло уже никакой